Трэвис Джеппсен - Добро пожаловать в Пхеньян! Ким Чен Ын и новая жизнь самой закрытой страны мира

Но является ли система настолько коррумпированной и непохожей на нашу рыночную экономику XXI века, что в ней буквально всё и вся можно продать, купить, обменять в любую минуту? Или все-таки это какой-то особый, «их» мир, на который мы в очередной раз посягнули в стремлении наконец его изменить навсегда?

Как утверждала франкфуртская философская школа, в самой природе капитала неотъемлемо заложено стремление к экспансии всё дальше, и дальше, и дальше – до тех пор, пока просто в мире не останется места, куда еще можно расширяться. В этот момент система, как утверждается, достигает точки самопроизвольного взрыва. Совсем недавно Славой Жижек [41] Славой Жижек – современный словенский философ. – Примеч. пер . указал на непримиримые между собой свойства капитализма и демократии, причем его аргументация не имеет ничего общего с ироничным утверждением, что «авторитарный капитализм» обеспечивает гораздо бо́льшую степень их совместимости. Жижек приписывает изобретение «авторитарного капитализма» бывшему сингапурскому премьеру Ли Куан Ю. Эту концепцию, по его мнению, воспринял в 1980-х годах Китай, что и сделало его супердержавой, при том что формально, на словах страна остается коммунистической. В действительности это, пожалуй, самый удачный пример того, что словенский философ называет авторитарным капиталистическим государством.

«Рыночная экономика не испытывает проблем, адаптируясь к местным религии, культуре и традициям, – пишет Жижек. – Она может легко уживаться с принципом главенства авторитарного государства. Капитализм, более не ассоциирующийся исключительно с западными культурными ценностями, стал по сути независим и оторван от них. При критической их интерпретации многие идеи, которые на Западе считаются базовыми, – эгалитаризм, фундаментальные права человека, щедрое государство всеобщего благоденствия – могут использоваться как оружие против самого капитализма».

Тончжу в общей своей массе достаточно сообразительны, чтобы понять, что изоляционизм, навязанный извне санкциями или сверху политикой ксенофобского ультранационализма и ограничения доступа к внешней информации, вредит бизнесу. В глобализованном мире XXI века капитал не признает национальных границ. Тончжу и не только они, а практически все в Северной Корее хотят зарабатывать, поэтому всем нужны открытые двери. Но найти торгового партнера, настроенного на деловые отношения со страной, которую весь остальной мир считает изгоем, весьма сложное дело. Партнера, готового рисковать своей налаженной жизнью, которого не пугает перспектива тюремного заключения и огромных разорительных штрафов за нарушение международных санкций.

Эффективны ли санкции? Нисколько. Страна находится под санкциями уже семьдесят лет – достаточно большой промежуток времени, чтобы понять, что в результате них не будет массового народного восстания, которое сметет этот режим. Наоборот, всё больше и больше народ склоняется к тому, чтобы во всех своих экономических неурядицах винить исключительно введенные против страны санкции, а это дает еще один повод ненавидеть и презирать США. Каждый раз, когда принимались новые санкции, правительство и народ искали и находили новые пути их обхода. С каждым годом средний доход на душу населения только рос.

Для нас, остального мира, трудность работы с Северной Кореей заключается в том, что не существует какой-либо модели решения различных проблем, выработанной в прошлом, опыта, из которого можно было бы почерпнуть стратегические подходы. Нашим политикам недостает креативности, когда дело доходит до необходимости выработки принципиально новых подходов. Новые идеи и не придут, пока кто-то не решится взглянуть в корень проблемы – понять на глубинном уровне, что представляет из себя эта страна. Северокорейцы, без сомнения, осознают эту нашу проблему и даже немного злорадствуют, несмотря на все их трудности. Я всё время думаю об одной каллиграфической надписи, которую я увидел в коллекции Корейского музея изобразительных искусств. Это были всего два изящно написанных слова, и я смог их прочесть, используя свои новые, детского уровня познания в языке: «Наш путь». Что это за путь, нужно понять на очень серьезном уровне. Как бы там ни было, но это буквально единственный путь, по которому в принципе возможно хоть как-то двигаться вперед.

«Почему бы тебе не открыть в Пхеньяне ресторан французской кухни?» – спрашивает Мин Александра, пока мы едем по ухабистой дороге. По пути назад в город мы проезжаем мимо крестьян, согнувшихся в три погибели за работой на покрытых водой рисовых полях.