Илья Репин - Мысли об искусстве [litres]

27 сентября 1927 года:

«…От лени я едва передвигаю ноги, письмами меня заваливают, а я бессовестно не отвечаю, но Вам пишу…

А виноградом (чудесным) меня угощал сосед, из Гельсингфорса приехал. Диво! И вот здесь в Финляндии!

Выпало почти две недели на мою долю праздников… Меня так еще чтят, а ведь это ошибка ! Признаюсь: я едва ноги таскаю и, главное, – ничего не выходит из моих дряхлых усилий…

А лето дивное! И я купался до сегодня. Но вчера я уже прощался со всеми милыми друзьями: мое последнее лето! Пора. Из меня теперь даже телесным наказанием ничего не добьетесь – кончил свою песенку, и вот уже правда: везло, везло! Теперь все, все удивятся: как это они так щедро одарили меня славой?!

Ну довольно – простите. Прошлый день моего рождения я уже прощался со всеми… Да, я уже повторяюсь… Прощайте, дорогой…»

Я соблазнял Илью Ефимовича югом и просил его переехать сюда. Он отвечал разбитым почерком, все ниже и ниже склоняясь к своим исповедям.

9 августа 1928 года:

«…Да, уж поздно, пора и честь знать, и я уже не смею мечтать о путешествии. А то с каким бы удовольствием прокатился бы я к Донцу и на его берегах посидел бы в вишневых садочках!

Как хорошо, что Вы задумали вспомнить о передвижниках, вспомнить правдиво… без лести, без выдумок… Мы много о всех вспоминали, “о милых мертвых”, как говаривали наши прапрадеды… Да, “иных уже нет, а те – далече”. Да, сколько ушло! А я вот все держусь не по заслугам… И я сам удивляюсь своему счастью. Многое теперь мне ясно… и все значение Природы и Разума на Земле!»

Далее у поверженного великого Репина начинается агония:

«Прощайте, прощайте, милые друзья! Мне много было отпущено счастья на земле: мне так незаслуженно везло в жизни.

Я, кажется, вовсе не стою моей славы… но я о ней не хлопотал и теперь, распростертый в прахе, благодарю, благодарю, совершенно растроганный несказанно добрым миром, так щедро всегда меня прославлявшим!..»

Художник-пластик в простоте сердца имеет полное право воспевать и увековечивать художественность форм и жизни природы и свои фантазии, не мудрствуя лукаво, если Господь не одарил его гениальным разумом и мудростью философа. Одна внешность природы и индивидуальностей так невыразимо прекрасна, так глубока, разнообразна, что может служить неисчерпаемой сокровищницей даже для самых огромных сил человека на всю его жизнь.

Войдите, погрузитесь весь в ваш сюжет и тогда ловите, что вам представляется, и переносите на бумагу, на холст – все равно. Вы схватите сначала общий тон, настроение сцены, потом начнете различать главных действующих лиц, может быть неясно сначала, но наконец мало-помалу начнете себе представлять все яснее и яснее и всю картину вашу.

Искусство само по себе, будучи даже совсем бессодержательным, помимо всякого влияния, личного впечатления, общественного значения, – в лучших образцах представляет необыкновенное явление, редкость, диковину.

В новгородских образах можно найти очень ценные уники: талантливые мастера и тогда выбирались из рутины упадка уже заскорузлой византийской манеры, оживляли свои образа живыми типами воображения.

Вероятно, ум, отягченный рефлексами и опутанный благоразумием, все более и более прикрепляется к земле: он уже не верит в молодые порывы, не верит вдохновению, да оно и не посещает его более.

Нужна особая подготовка, особое воспитание, чтобы понимать искусство другой народности.

Характер берегов Волги на российском размахе ее протяжений дает образы для всех мотивов «Камаринской», с той же разработкой деталей в своей оркестровке. После бесконечно плавных и заунывных линий запева вдруг выскочит дерзкий уступ с какой-нибудь корявой растительностью, разобьет тягучесть неволи свободным скачком – и опять тягота без конца…

Бездарным, холодным ремеслом – до искусства не подняться.

Эстет равнодушен и к России, и к правде мужицкой, и даже к будущему своей родины…

Мне нет дела до красок, мазков и виртуозности кисти – я всегда преследовал суть.

Серов был сам по себе и по своему художественному складу ближе всех подходил к Рембрандту.