Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Старушка берет стакан молока и пирожное. Ест медленно, смакуя каждую крошку. После некоторых колебаний идет к автомату, долго заглядывает в разные окошечки и выбирает маленький кренделек с корицей. Молоко допито, жует всухомятку.

Господин принес поднос, заставленный снедью. Ест, уткнувшись в газету. Отставляет тарелку с жарким, принимается за яблоко, облитое красной глазурью. К его столику подходит высокий человек, что-то спрашивает. Господин, не глядя, кивает. Человек забирает тарелку, уносит ее на свой стол, где приготовлена булка. Он ловко обрабатывает кость, срезая оставшееся мясо, подбирает хлебом соус…

Майкл косится: заметил ли я?

— Вам, конечно, всюду мерещатся безработные, — говорит он. — А может быть, это наркоман? Просадил все деньги на героин, теперь собирает объедки.

Нет, едва ли тут виной наркотики! На посетителе старый, но выутюженный костюм. Из нагрудного пиджачного кармана высовывается даже уголок белого платка. Похоже, что на этот раз платок — выкинутый белый флаг: человек сдается, сломленный огромным равнодушным городом.

— Кажется, мы засиделись, — говорит Майкл. — Недалеко, за углом, французский ресторан. Луковый суп там — объедение!

Ранним воскресным утром центр Нью-Йорка мертв. Закрыты магазины и даже газетные киоски: продажа воскресной газеты начинается в субботу вечером. Туристы еще только собираются стайками у подъездов гостиниц, энергично приветствуя друг друга.

Одну осень я жил в комнате с окнами на Сорок третью улицу, совсем не схожую со своей шумной соседкой. «Тюдор» переглядывается там со старым жилым домом.

Сумрачный осенний день встречают в этом доме с электрическим светом. По воскресеньям сидят в подтяжках за кофе, роются в газетах, ласкают кошек, штопают носки, вытирают пыль тряпкой, гудят пылесосами.

Ближе к полудню кое-кого ждет воскресный скромный пир с соседями, когда хозяйка печет торт по рецепту покойной матушки или колдует над особым чаем: сначала заваривает крутым кипятком, потом охлаждает в холодильнике, пересахаривает до приторности и в заключение выжимает в каждый стакан сок целого лимона. Сегодня пир, кажется, в квартире, где на окнах красные герани. В следующее воскресенье, возможно, будет у соседей, которые в самую холодную погоду спят с открытыми окнами. Там на подоконнике гуляет иногда жирнющий ангорский кот.

Но какие пиры с соседями у гостиничного жильца? Плетусь в кафетерий. Пусто, слышно, как гремят подносы. С утра и кассирши не прочь поболтать с завсегдатаями.

Сегодня этим господам некуда спешить. Они неторопливо присматриваются к витринам, придирчиво выбирают столик, развертывают газету и… по привычке мгновенно уничтожают все, что наставлено на подносе. Раз навсегда выработанный ритм утренней заправки мешает смаковать недожаренный, сочащийся кровью кусок мяса и хрустящие листья салата. Все уничтожается мгновенно, и какое-то время посетитель сидит даже с несколько растерянным видом. Он не знает, куда девать руки и время. Потом сует монетки в отверстие автомата и пьет второй, праздничный стакан кофе. А дальше что?

В самом деле, что дальше? В обычные дни мистер Смит, закончив заправку, спешит в контору, чтобы делать свои или чужие деньги. Он занят, он подобие хорошо отрегулированной машины, которая не может, не должна останавливаться даже на минуту. А в воскресенье?

А в воскресенье у мистера Смита наступает то особое состояние, которое американские исследователи называют «страхом свободного времени», «неврозом удовольствий» и еще как-то посложнее. Алексей Максимович Горький, еще в начале века насмотревшись на унылое недоумение, почти тревогу, заметные на лицах американцев по воскресеньям, сказал просто: научив людей работать, их не научили жить, и поэтому день отдыха является для них трудным днем.

Мистер Смит бесцельно топчется у витрин закрытых магазинов. Постоял у окна, густо населенного пиджаками, рассматривает в соседнем цветные водопады галстуков. Скучно… Может, пойти на Таймс-сквер?

Но знаменитый перекресток Сорок второй с Бродвеем тоже пуст. Ветер крутит смерчи из газетных листов, обрывков оберточной бумаги. Однако Таймс-сквер уже орет. Из открытых дверей сувенирных лавчонок несутся зазывные звуки магнитофонов, пущенных на полную силу.

В некоторых лавчонках владельцы стараются создать впечатление, что они по меньшей мере прогорели на бирже и сегодня, именно сегодня, только сегодня, вынуждены по баснословно дешевым ценам распродавать свои превосходные товары.