Александр Тарасов - «Второе издание капитализма» в России

Все это как небо от земли отличается от налоговой политики правительств постсоветской России, рассматривающих население страны как одну большую дойную корову. Конечно, сегодня дело не доходит, в отличие от, скажем, 1994 года, до того, чтобы предприятия облагались налогами, съедавшими от 80 до 100 % (!) прибыли (тогда это делалось, чтобы искусственно обанкротить предприятия и скупить их по дешевке в ходе кампании по приватизации) [44] См.: Тарасов А.Н. Провокация. – Постскриптум из 1994-го. М., 1994. С. 79–80. , но все же репутация «государственного рэкетира» у наших налоговых органов – вполне заслуженная.

Очевидно, что общая логика налоговой политики в современной России прямо противоположна таковой в дореволюционной капиталистической России.

Обратимся, наконец, к некоторым социально-политическим и культурным сюжетам.

Во-первых , дореволюционная Россия была государством не просто классовым, а сословно-классовым , а это принципиально сказывалось на всей общественной жизни – и даже жизни хозяйственной (скажем, нет сомнений, что российское сословное – дворянское – государство после реформы 1861 года только тем и занималось, что пыталось спасти дворянское землевладение, а там, где и когда это было невозможно, максимально облегчить участь дворян путем предоставления различных привилегий). Сословное деление умудрилось благополучно дожить до 1917 года несмотря на то, что после 1861 года оно все более откровенно входило в противоречие с принципами капитализма (из мирового опыта мы знаем, что в норме сословное деление является признаком до капиталистических отношений и обычно упраздняется буржуазной революцией).

Между тем сословное деление, естественно, жестко ограничивало уровни свободы в обществе и делало его менее активным, препятствовало развитию, в частности, закрывало многие каналы вертикальной социальной мобильности. В России наличие податных и неподатных сословий (что сразу ставило их в неравное экономическое положение) разлагало вторых и фрустрировало первых. Но еще более важным для обыденной жизни был сам факт существования привилегированных и непривилегированных сословий (и даже полупривилегированных, вроде купцов первой и второй гильдий: это полу привилегированное положение, однако, позволяло им на законных основаниях откупаться от рекрутской и натуральной повинностей и подушной подати). Жизнь представителей привилегированных и непривилегированных сословий различалась разительно: непривилегированного могли на допросе бить и пытать, привилегированного – никогда (поэтому слухи о пытке Дмитрия Каракозова, дворянина по происхождению, произвели на общество такое устрашающее впечатление, и информация об этом тщательно скрывалась властями); непривилегированных могли подвергать телесным наказаниям (а крестьян пороли даже после того, как формально телесные наказания были отменены); представители привилегированных сословий имели преимущество (до 1906 года) при поступлении на государственную службу и при продвижении по карьерной лестнице; даже после реформ 1860-х годов крупнейшее непривилегированное сословие – крестьянство (подавляющее большинство населения!) не получило доступа к общегражданскому суду.

Более того, власть всячески старалась ограничить доступ представителей «низших» сословий в ряды дворянства (хотя очевидно было, что такое восхождение могли совершить только самые преданные режиму или самые талантливые). Те 1–1,5 тыс. человек, которые ежегодно возводились в дворянское звание, выслужив его по чинам или получив ордена, в 140–150-миллионной стране были каплей в море. Тем более что получить дворянство становилось всё сложнее и сложнее: Николай I и Александр II повышали класс (и гражданский, и военный), вводящий в дворянское звание, Александр III усложнил получение дворянства при награждении соответствующими орденами, а Николай II решительно противился (даже накануне Революции 1905 года!) пополнению дворянского сословия за счет крупных землевладельцев из числа «низших» сословий – несмотря на явную классовую глупость таких действий [45] См.: Корелин А.П . Дворянство в пореформенной России. М., 1979. С. 98, 100, 152. .

Классообразование в дореволюционной капиталистической России по сути было завершено (никакие новые классы в XX веке уже не возникли), но сословные и классовые рамки не просто не совпадали, а всё сильнее расходились. Если в конце XIX века нормой был рабочий, числящийся сословно «крестьянином» и не порвавший до конца связей с деревней (там могла оставаться семья, туда можно было вернуться при потере работы, в ранний период капитализма распространено было даже возвращение в село с фабрики для работы в страду), то к 1912 году массовым явлением стал наследственный пролетарий (везде, а не только в Царстве Польском и на Урале) – но он, однако, по-прежнему числился «крестьянином».