Юрий Поляков - Желание быть русским

…Он обычно очень долго не подходил к телефону, и когда я уже собирался вешать трубку, в мембране вдруг раздавалось немного удивленное: «Да-да!» Голос был отстраненный, словно звучащий откуда-то из неведомой дали, где обитает «Степной волк» и опускаются на землю «Сумерки богов». Прощай, Юрий Иванович, прощай, друг и соратник! Ты всегда верил в бессмертие Слова.

Мы, юные поэты семидесятых, любившие посидеть в Пестром зале ЦДЛ, были существами весьма ироническими. Прошедший мимо Вознесенский забавлял нас своими кокетливыми шейными платками. Евтушенко – парчовой расцветкой пиджаков. Окуджава огорчал отсутствием гитары. Ахмадулина смешила грациозной нетвердостью шага. Но я не помню, чтобы кто-то сказал нечто шутейное о Владимире Соколове. Когда он появлялся, тяжело опираясь на толстую резную трость, лица молодых остроумцев сразу серьезнели. Шел Безупречный Поэт. Пожалуй, также относились еще только к Арсению Тарковскому.

Весной 1979 года на торжественном закрытии Седьмого Всесоюзного совещания молодых писателей главный редактор «Молодой гвардии» Николай Машовец вручил издательские договоры нескольким участникам, чьи рукописи получили высокую оценку при обсуждении. Я попал в семинар Риммы Казаковой и Вадима Кузнецова, двух давних литературных врагов, сведенных вместе большим начальством, по-моему, в воспитательных целях. Но надо отдать им должное, молодежь они в свои «бои без правил» не втягивали, и единодушно рекомендовали мою рукопись к выпуску в серии «Молодые голоса».

К первой книге полагалось предисловие мастера. И хотя все советовали взять таковое у Казаковой, секретаря правления СП СССР и баловницы власти, я решил снова обратиться к Владимиру Николаевичу Соколову, который уже писал напутственное слово к моей большой подборке в «Московском комсомольце», вышедшей летом 1976 года, перед самым моим уходом в армию. Подборку пробил работавший в МК поэт Александр Аронов, с ним мы дружили до самого расстрела Белого дома в 1993 году. Он-то и посоветовал тогда обратиться к Соколову, хотя не очень верил в успех этой затеи.

Однако Владимир Николаевич ответил согласием и назначил мне свидание все в том же Пестром зале. Он внимательно читал мою подборку, прихлебывал кофе, покашливал и морщил тонкий нос, что не предвещало ничего хорошего. У него, вообще было лицо снисходительного скептика. Потом, внимательно посмотрев на меня, поэт спросил:

– А вы знаете, когда у поэта появляется свой стиль?

– Э-э-э…

– Нет, Юрий, не тогда, когда поэт понимает, как надо писать, а тогда, когда он понимает, как писать не надо!

Удивительно точное, я бы сказал, онтологическое наблюдение над природой творчества, и не только словесного. В общем, предисловие Соколов мне написал, чем, кстати, удивил многих. И вот спустя три года я снова позвонил и попросил у Владимира Николаевича еще одно напутствие, теперь к книжке. И он снова согласился: «Приезжайте, только побыстрее!» Вскоре мы сидели на кухне его квартиры в Безбожном переулке, поэт диктовал, а я записывал: «…быть самобытным – это значит самому свято хранить память о тех, кто бытовал до тебя на твоей земле…»

Чем-то я, наверное, понравился Владимиру Николаевичу, возможно, тем, что вышел не из литературной среды, уже тогда наплыв «писдочек» и «сынписов» превращался в бедствие. Я не подражал, ни Бродскому, ни Рубцову, ни Вознесенскому. Но вот беда, собираясь к нему, я заробел и для храбрости захватил с собой двух друзей-медиков, а они – бутыль казенного спирта, настоянного на лимонных корках. Вечером с работы вернулась жена поэта Марианна Евгеньевна и разогнала пьяные посиделки. Объяснить, что собрались мы с уважительной целью – сочинить предисловие молодому дарованию, никто уже не мог: спирта было слишком много. На следующий день я позвонил, чтобы извиниться.

– А, Юра! – обрадовался Соколов. – Славно мы с вами вчера… – но вдруг запнулся и продолжил грозным механическим голосом. – И больше мне никогда не звоните!

Я пришел в ужас, но вечером вышел на связь сам Соколов и торопливо разъяснил:

– Все нормально! Просто в комнату вошла Марианна… Ну, и пришлось…

Книга появилась весной 1980 года, и я ходил гордый: Соколов мало кому писал предисловия к сборникам, мне, кажется, вообще дал первому. В третий раз я обратился к мэтру через год за рекомендацией в Союз писателей СССР, но уж эту ценнейшую бумагу я приехал на Лаврушинский забирать без приятелей и спиртного, чем, кажется, несколько озадачил мастера.