Вадим Ковский - Идеология Зазеркалья

Человеческие потери в России за какие-нибудь два с небольшим десятилетия (до конца 1930-х годов) до сих пор в полном объеме не просчитаны: НКВД числит за собой «всего каких-нибудь» 800 000 расстрелянных в период «ежовщины». Но если к этой цифре прибавить неучтенные сотни тысяч людей, погибших во время ничем не объяснимых в аграрно развитой стране «гладоморов»; сотни тысяч заключенных, истребленных болезнями и непосильным, рабским трудом в концентрационных лагерях или на великих стройках сталинской индустриализации, десятки тысяч крестьян, сгинувших после раскулачивания и высылок в чащобах Сибири; да еще огромные и не мотивированные ничем, кроме провальных итогов внешней и внутренней предвоенной политики Сталина, потери первых лет на фронтах Великой Отечественной, то счет пойдет на многие миллионы.

Но на многие миллионы, надо думать, должен идти счет и неизвестным «делателям» террора. Мы обычно подчеркиваем только огромное количество доносов и доносчиков, подпитывающих работу карательных органов. Но это лица сугубо гражданские. Однако никто не может подсчитать, какие массы сильного, активного, до зубов вооруженного мужского населения были втянуты в борьбу с собственным народом на «внутреннем фронте», в тылу — следили, арестовывали, допрашивали, карали, охраняли даже и тогда, когда шла беспощадная народная война и так нуждался в «живой силе» фронт реальный.

Революция на протяжении всех 1930-х и далее продолжала неостановимо пожирать своих детей, и можно только поражаться бесконечной талантливости народа, сумевшего годами, несмотря ни на что, восполнять свою кровавую убыль в самых экстремальных условиях существования (на примере полководцев, стремительно выдвинутых войной взамен вырубленных Сталиным, эта талантливость буквально производит впечатление какого-то чуда). Между тем ошибок своих «отец народов» признавать не любил и фактически сделал это лишь дважды, причем оба раза, видимо, под сильным эмоциональным впечатлением войны (большего стресса ему действительно в жизни испытать не довелось — в конце концов, решался вопрос, кому висеть на виселице…).

Один раз, находясь в глубокой депрессии в первые дни нападения Гитлера, он, судя по совпадающим воспоминаниям Молотова, Микояна и Берия, горестно вскричал что-то вроде: «Мы просрали страну!» В другой раз, 24 мая 1945 года, на приеме в честь победы в Кремле, пребывая уже совсем в ином настроении, он произнес весьма двусмысленный тост, благодаря русский народ за то, что тот не сказал своему правительству: «Вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство» («Это могло случиться, имейте в виду!» — погрозил Сталин неизвестно кому, видимо, собственному правительству, которым сам же и руководил).

Чем же занимался на фронте великий русский народ (другие национальности, плечом к плечу воевавшие вместе с русскими, как-то вообще выпали из поля зрения знатока национального вопроса, ухитрившегося выслать во время войны целый ряд российских народов в места «не столь отдаленные», то бишь настолько отдаленные, что дальше просто некуда)? По характеристике Сталина, народ «терпел, выжидал и надеялся, что мы все-таки с событиями справимся».

Замечательно, что в обоих случаях Сталин употреблял местоимение «мы», и даже каким-то образом ухитрился увидеть в победе над фашизмом заслугу именно своего правительства, отделив его от бесконечно терпеливого народа (не народ справится, а мы). И правительство, как известно, надежды народа оправдало: «с событиями справилось», не скупясь на человеческие потери и устлав всю Европу убитыми солдатами, а по окончании войны тысячами отправляя в лагеря тех, кто по недоразумению убит не был и попал в немецкий плен…

После войны вопрос о личной вине и ответственности в сознании Сталина даже не возникал — ни тогда, когда была запрещена генетика, ни тогда, когда кибернетику объявляли буржуазной лженаукой, ни тогда, когда вождь решил навести порядок в языкознании и дал должный отпор невежам, задававшим ему нелепые вопросы о связи языка и мышления.

Крутые экономические преобразования, проведенные Сталиным в 1930-е годы, не выходили за рамки того, что Маркс называл «казарменным социализмом, в масштабе огромной страны, да еще в кратчайшие хронологические сроки, иначе как с помощью бесконечного насилия большевики осуществлять не умели. С другой стороны, нельзя не признать, что им удалось после победы Октября, не имея никакого исторического опыта, выстроить такую идеологическую и организационную систему управления, придать своим символам и мифологемам такую моральную и психологическую убедительность, что народ, захваченный идеями и посулами большевизма выдержал смертоубийственную Гражданскую войну, а затем и Отечественную, ликвидировал катастрофические разрушения, построил множество Магниток и Днепрогэсов, пережил нищету намертво приписанных к земле крестьян, многолетнюю практику ГУЛАГа и т. д. и т. п.