А если умирала всего тысяча человек, их заменяли, соответственно, одной тысячей заключенных. Зато больше народа отправлялось в газовые камеры. Таким образом, улучшение условий жизни в концентрационном лагере приводило к увеличению числа тех, кого посылали в газовые камеры.
Но уменьшало смертность среди других заключенных в лагере. Тогда я понял, что улучшение ситуации в концентрационном лагере нисколько не мешает процессу массового уничтожения жертв. По этой причине я так представлял себе задачи движения Сопротивления и его цели: улучшение условий – лишь первый этап борьбы; движение должно ясно осознавать, что его главная задача – остановить процесс массового уничтожения, фабрику смерти.
И вот настал момент собраться с силами и атаковать эсэсовцев изнутри: даже если такая попытка равносильна самоубийству, нужно разрушить машину смерти! В этом отношении я считал цель разумной и полностью оправданной. Но также я знал, что такое не сделаешь за один день, без приготовлений и благоприятных обстоятельств. Поскольку в движении Сопротивления я был лишь винтиком, то ничего не знал и не мог решать. Но мне было ясно, что любая из акций Сопротивления в концентрационном лагере вроде Освенцима не может быть такой же, как в Маутхаузене или Дахау. Ведь если в двух последних лагерях усилия Сопротивления позволяли заключенным выжить, в Освенциме эти благородные усилия вели лишь к совершенствованию и отладке механизма массового уничтожения.
Руфь Элиас (Израиль), бывшая узница Освенцима, депортированная туда из Терезиенштадта
Очередной транспорт отбыл из Терезиенштадта на восток, и на этот раз в нем были мы. Нас погрузили в вагоны для скота; это продолжалось два дня и одну ночь… Стоял декабрь [1943-го], но в вагонах было жарко, потому что мы нагрели воздух своими телами. Вечером поезд остановился на второй день пути, двери открылись и послышался громовой голос: «На выход, на выход, на выход!» Мы были ошеломлены: что происходит? Где мы? Мы видели только эсэсовцев с собаками. Вдалеке виднелся ряд огней. Но где мы? Откуда эти тысячи огней? Но мы лишь слышали крик: «На выход! На выход! На выход!»
Raus!
Да, именно, а потом: «Живее! Живее! Живее!» Мы вылезли из вагонов. Нас построили в шеренгу. Появились люди в полосатой форме. И я спросила у одного из них по-чешски: «Где мы?» Это был поляк, он понял меня и ответил: «В Освенциме!» Мне это ни о чем не говорило. Что за Освенцим? Я ничего о нем не знала… Нас отвели в лагерь, который назывался семейным лагерем BIIB: мужчин, женщин и детей согнали туда без разбору, не отделив одних от других. Подошли заключенные из мужского лагеря и сказали нам, что Освенцим – лагерь массового уничтожения, что в нем сжигают людей. Мы не поверили. В лагере BIIB уже находились наши товарищи по Терезиенш та д т у, которых увезли в сентябре, за три месяца до нас. Они тоже не верили – ведь мы воссоединились. Никто никого никуда не уводил, никто никого не сжигал, и мы не верили, что нас это ждет.
Рудольф Врба
Евреев из Терезиенштадта, гетто, расположенного под Прагой, разместили в отдельной части лагеря, которая называлась Бауабшнитт IIB (BIIB). В те дни я регистрировал заключенных из лагеря BIIA. Лагеря BIIA и BIIB разделяла лишь ограда; она была под напряжением – через такую не перелезть, но переговариваться – можно.
Утром я изучил ситуацию. В глаза бросилось несколько необычных деталей: семьи – мужчины, женщины, дети – не были разделены, никто не отправлен в газовую камеру. Им позволили взять с собой багаж, не стали стричь, разрешили оставить длинные волосы. То есть их положение сильно отличалось от условий, в которых жили другие заключенные. Я ничего не понимал, и никто не понимал. Но в главном регистрационном отделе знали, что у этих людей есть специальная карточка с надписью: « SB и шестимесячный карантин». Мы знали, что значит SB : Sonderbehandlung – «особое обращение», то есть смерть в газовой камере. И что такое карантин, мы тоже знали! Но нам казалось абсурдным держать человека в лагере в течение шести месяцев только для того, чтобы потом убить. Поэтому мы стали думать, всегда ли SB , «особое обращение», означает смерть в газовой камере? или в некоторых случаях у него есть другой смысл. Шесть месяцев должны были закончиться 7 марта. В декабре, где-то в двадцатых числах, из Терезиенштадта прибыл новый транспорт, еще одна партия из четырех тысяч заключенных, которых, как и людей с первого транспорта, отправили в лагерь BIIB. И снова их семьи не разделяли, не трогали ни стариков, ни молодежь… им не стригли волосы, не отбирали багаж, они продолжали носить гражданскую одежду. Они получили право на особое отношение. В одном из бараков создали школу, дети вскоре организовали там театр. Но их жизнь, конечно, не была безоблачной: в бараках царила теснота, и за шесть прошедших месяцев из четырех тысяч человек, прибывших с первым транспортом, одна тысяча успела умереть.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу