Джин Твенге - Поколение I

Как мы неоднократно говорили, айдженеры стремятся обеспечить себе не только физическую, но и эмоциональную безопасность. В настоящее время уже действуют школьные программы, направленные на защиту подростков от травли, причем не только от физического насилия, но и от оскорблений, насмешек и обзывательств. Травля имеет далекоидущие негативные последствия, и мне как соавтору ряда экспериментов, посвященных изучению такой разновидности травли как социальное отторжение, об этом очень хорошо известно.

Безусловно, необходимость в принятии действенных мер по защите детей от травли давно назрела. С другой стороны, я согласна с теми, кто критикует указанные программы за то, что порой они заходят слишком далеко: приравнивают моральные травмы к физическим и сводят многочисленные нюансы обычного общения подростков к травле. Зачастую правила антибуллинговой политики в школах формулируются настолько широко и расплывчато, что многие школьники просто боятся общаться со сверстниками. В начальной школе Айкена в Западном Хартфорде, штат Коннектикут, травля определяется как «любая коммуникация или физическое воздействие, которые причиняют эмоциональную или физическую травму» школьнику. В школьном регламенте можно найти самые разные определения, начиная с того, кто является «работником школы», и заканчивая тем, что считается «мобильным электронным устройством», но только не определение «эмоциональной травмы». Никто не отрицает, что травля причиняет эмоциональную травму, но причины травмы могут быть и более прозаическими, например нежелание одного ребенка играть с другим, случайно вырвавшееся ругательство на детской площадке или споры о правилах игры. Однако, согласно этим нормам, любой ребенок, задевший умышленно или неумышленно чувства другого ребенка, признается виновным в травле. В результате может возникнуть ситуация, когда, наслушавшись разговоров обо всех возможных и невозможных опасностях общения, дети начнут испытывать безосновательный страх перед травлей. Увы, но антибуллинговые программы вполне могут сформировать целое поколение детей, которые будут постоянно выискивать и находить признаки травли даже там, где ее нет.

Как указывает психолог Ник Хэслэм, сейчас критерием «травмы» считается вообще все плохое, что может произойти с человеком, в результате чего формируется культура виктимности, для которой характерно чрезмерное преувеличение силы испытанных эмоций. Еще совсем недавно — в 1980-х — психиатры называли травмой только неблагоприятное воздействие, «выходящее за пределы повседневного жизненного опыта». В наши дни официальный перечень травм заметно расширился, и многие люди в разговорной речи называют травмой переживания из-за неудачной стрижки или надписи, сделанной мелком на асфальте (как это произошло в Университете Эмори, где студенты, увидев на тротуаре надпись «Трамп 2016», принялись скандировать: «Нам больно!»). По данным базы данных Google Books, частота использования слова травма выросла в четыре раза за период с 1965 по 2005 год.

Многие айдженеры (и самые младшие миллениалы) очень сильно переживают, когда кто-то просто не соглашается с их мнением. Полагаю, в подобных ситуациях им следовало бы не страдать, а игнорировать чужое нелицеприятное мнение или вступать в активную дискуссию и приводить веские контраргументы в свою пользу. Одинаково эффективно можно опровергать любые расистские, сексистские, гомофобные и трансфобные взгляды — для этого существует множество логичных аргументов. Если, столкнувшись с подобными взглядами, молодые люди (да и все мы) будут только лить слезы и чувствовать себя жертвами, мы вряд ли добьемся серьезных изменений к лучшему. Если же мы будем решительно бороться этими взглядами, то рано или поздно они канут в Лету. Ход истории не остановить — предрассудки будут разрушены; чтобы победить в войне, необходимо выигрывать сражение за сражением.

Айдженеры не похожи на своих предшественников, и преподаватели колледжей наконец-то начали это понимать. Миллениалы маршировали по территории кампусов с высоко поднятой головой. Они никогда не сомневались в своей исключительности и всегда излучали оптимизм и уверенность в своих силах. Преподаватели ежедневно сталкивались со студентами, которые были уверены, что заслужили пятерку только потому, что ходили на лекции, яростно спорили из-за плохих оценок и считали, что достойны особого к себе отношения. Айдженеры другие: они взрослели в период Великой рецессии, и поэтому их ожидания более скромны, а сами они менее склонны к нарциссизму и реже считают, что им все должны. Айдженеры более пессимистичны и менее уверены в себе, чем миллениалы, но при этом они чаще готовы много и тяжело работать и реже спорят из-за оценок. С другой стороны, они неохотно вступают в дискуссии и выступают на занятиях, а также не любят задавать вопросы, потому что боятся сказать глупость и не уверены в правильности своей точки зрения (в ходе опроса, проведенного компанией McGraw-Hill Education, 70 % из более чем 600 опрошенных преподавателей колледжей заявили, что современные студенты менее активно ведут себя на занятиях и реже задают вопросы, чем это было пять лет назад). Потребуется приложить немало усилий, чтобы айдженеры поверили в себя и стали более активно участвовать в учебном процессе.