Джоби Уоррик - Черные флаги. Ближний Восток на рубеже тысячелетий

И король с советниками во дворце, и служащие контрразведки в своих кабинетах напряженно ждали еще худших новостей. Они опасались, что ИГИЛ *либо устроит публичную расправу над пленным, либо потребует за его освобождение немыслимый выкуп.

Верная себе, ИГИЛ *объявила о своем решении самым зловещим образом. Меньше чем через неделю после крушения в семье пленного летчика раздался звонок с его сотового телефона. Неизвестный, говоривший по-арабски с иракским акцентом, изложил единственное требование группировки.

“Нам нужна наша сестра Саида”, — сказал он.

То же требование, плюс несколько новых, повторялось и в изменчивых и по большей части односторонних переговорах. Все запросы направлялись в штаб-квартиру Мухабарата, иорданской разведывательной службы, чтобы в конце концов оказаться на столе у представительного сорокасемилетнего бригадного генерала, руководителя контртеррористического подразделения. Даже в агентстве, печально известном своей суровостью, Абу Хайсам стоял особняком — человек с телосложением дюжего уличного бойца и железным характером. Он много лет преследовал ИГИЛ *во всех ее инкарнациях и прославился тем, что расколол на допросах нескольких боевиков с самой верхушки. Сам Заркави несколько раз побывал у Абу Хайсама в камере временного содержания — так же, как Саида ар-Ришави, женщина, чьего освобождения теперь добивалась ИГИЛ *.

За пределами Иордании это требование имело мало смысла. Имя Ришави отсылало к истокам группы, к тем временам, когда не было еще ни ИГИЛ *, ни гражданской войны в Сирии; еще не произошел кризис в Ираке, давший толчок к развитию организации, и мир ничего не знал о террористе по имени Заркави. Сотрудники Мухабарата пытались не дать террористической группировке найти точку опоры. Им это не удалось — частью из-за собственных ошибок, но чаще из-за чужих просчетов. Джихадистская организация Заркави превратилась в самопровозглашенное государство с территориальными претензиями на две иорданские границы. И Ришави, неудавшаяся шахидка, стала одним из давних счетов, уплаты по которым требовала теперь ИГИЛ *.

Вызывая этот забытый призрак, ИГИЛ *воскрешала в сознании иорданцев одну из самых ужасных ночей в истории страны, момент, оставивший неизгладимый след в памяти поколения Абу Хайсама — бывших разведчиков среднего звена, капитанов, следователей и замов, ныне дослужившихся до руководящих постов в Мухабарате. Однажды Заркави удалось ударить в самое сердце Иордании; ИГИЛ *, в чьих руках находился сейчас летчик-иорданец, готовилась сделать это снова.

Абу Хайсам в ту ночь был на рабочем месте. Он помнил каждую деталь преступления, за которое Ришави приговорили к повешению. Помнил ощущения той ночи, запах крови и дыма, крики раненых.

Крепче всего в память врезались две девочки.

Двоюродные сестры, одной девять, другой четырнадцать, Абу Хайсам знал их имена: Лина и Рихам. Амманские девочки, приехали на свадьбу. Обе одеты в белое, нежные, бледные, умиротворенные лица. “Как ангелы”, — подумал он тогда.

На девочках были почти одинаковые кружевные платья, которые родители купили для праздника, и нарядные бальные туфли. Чудесным образом выше шеи у обеих не было ни царапинки. Когда Абу Хайсам в первый раз увидел их, лежащих бок о бок на больничных каталках, в хаосе первых минут, он подумал, что девочки спят. Раненые, но под успокоительным и снотворным. “Хоть бы оказалось, что они спят”, — молился он.

А потом увидел чудовищные раны, оставленные шрапнелью.

В момент взрыва девочки, видимо, стояли, как все, восторженно восклицая и хлопая в ладоши; жених и невеста готовились войти в бальный зал амманского отеля “Рэдиссон”, освещенного, словно ярмарка в холодной и темной ноябрьской пустыне. Отцы новобрачных — широкие улыбки, взятые напрокат смокинги — заняли свои места на возвышении, и арабский оркестр из визгливых деревянных дудок и отбивающих ритм барабанов поднял такой шум, что администраторам в лобби гостиницы приходилось перекрикивать его. Праздник приближался к своей шумной, потной, буйной кульминации. Никто, кажется, не обратил внимания на две фигуры в темных балахонах, которые, неуклюже потоптавшись у дверей, протолкались через ряды выкрикивающих приветствия гостей в бальный зал.

Ослепительная вспышка; ощущение, что все падает: потолок, стены, пол. Взрывной волной из кроватей выбросило постояльцев, спавших на верхних этажах гостиницы, и выбило толстые зеркальные стекла в дверях лобби. Оглушительный грохот, потом — тишина. Потом — крики.