Дарья Златопольская - Важные вещи. Диалоги о любви, успехе, свободе

Тарковский говорит о жертвоприношении Авраама. Бог потребовал жертву. Авраам был готов ее принести, хотя эта жертва была самым дорогим, что у него было. И Бог сказал: «Не надо, оставь себе». Мне кажется, что когда мы готовы принести эту жертву, то нам уже не требуется ее приносить. Как только мы по-настоящему отказались от своего дома, от своего голоса, которым мы говорим красивые фразы, от всего, что было нам дорого, но на деле только привязывало, не давало быть свободными, как только мы внутренне готовы принести эту жертву – она уже не нужна.

Бог – не ребенок, который забирает себе все наши игрушки. Ему не нужны ни наша юла, ни мячик. Сам факт нашего отказа от юлы и мячика – это все, что нужно Богу. И уже не важно, что человек получает в обмен на эту жертву. Понятно, что он получает самого себя, свою правду.

Конечно. Тут еще вот что важно: никогда, никогда не прекращайте этот разговор с Богом. Тебе кажется, что Он тебя не видит, но в тот момент, когда ты перестанешь с Ним говорить, Он как раз и посмотрит на тебя.

П. М. Есть такой анекдот про двух акынов. Один акын, молоденький, быстро-быстро перебирает пальцами по грифу комуза – виртуоз! За ним выходит старый акын. Зажимает струну в одном месте и начинает играть на одной ноте: бдын, бдын, бдын… Ему говорят: «Ну что ты делаешь?! Смотри, как человек играет!» Старый акын отвечает: «Он еще ищет. А я уже нашел».

Так и у меня. Все наши с вами разговоры у меня соотнесены с одним мироощущением. Я верю в Бога и Богу. Не просто, что Он есть, а каждому Его слову. В этом зеркале я вижу и себя, и все окружающие нас страшные и приятные события. И свое детство, и свою нынешнюю жизнь, и в будущее заглядываю.

Нельзя натужиться и поверить. Есть такой фильм 90-х годов, «Вердикт» Сидни Люметта, с удивительным Полом Ньюманом в главной роли. Он там произносит хорошие слова: «Если поступать так, как будто имеешь веру, вера придет». То есть если этот путь непредвзятому человеку начать – в понедельник расскажешь, что будет. И что-то начнет происходить. В сердце, в уме, в чувствах. Начинается новая жизнь. И начинаешь кусать себе локти: «Как же это все, блинчик буду, поздно случилось!» До 45 лет я бегал вслепую по этим тверским улицам. Очень много пробегано зря. Что делать? Ничего. Браться за ум.

Д. З. Петр Николаевич, в Евангелии есть такие слова: «Никто, зажегши свечу, не ставит ее под сосудом, но на подсвечнике, чтобы входящие видели свет». Но как уловить разницу между необходимостью нести это слово и собственным тщеславием, которое побуждает тебя вещать и поучать?

К концу жизни стать бы нормальным человеком. Вот задача. Человеком, с которым будет хорошо. С которым будет тепло. У Антония Сурожского есть очень хорошие слова. Он говорит, что юноша – это пламя, а старик должен излучать свет. Но нужно уметь быть этим пламенем и этим светом. Если мы – кусок тлеющей пакли, кого мы зажжем? Старец должен излучать свет. А юноша – огонь.

режиссер П. Лунгин, автор сценария Д. Соболев

в роли отца Анатолия – П. Мамонов

– Что это ты делаешь, отец Анатолий? – спросил его настоятель.

– Читаю книгу грехов человеческих, в которую лукавый записывает дела грешных людей, – ответил истопник и сунул кусок кожи в огонь, – а теперь вот сгорит все это в огне, и грехов людских как не бывало.

И тут истопник, вытащил откуда-то из-под себя сапог, принадлежащий настоятелю, взял нож и принялся отрезать от него голенище.

– Ты что же это творишь, проказник ты этакий?! – вскричал в негодовании Филарет.

– Собираюсь прочитать вторую страницу книги грехов человеческих и сжечь ее, так же как и первую, – спокойно объяснил истопник, продолжая кромсать ножом сапог настоятеля.

– Какая же это книга грехов, когда это мои сапоги?! – в отчаянии вскричал настоятель.

– А разве ты не знаешь, что больше всего грехов умещается на голенищах архиерейских сапог? – с хорошо разыгранным недоумением спросил Филарета истопник.

Настоятель не знал что ответить, он был готов заплакать, так ему было жаль подаренных ему митрополитом сапог. А истопник, отрезав второе голенище, пробежал его глазами и отправил в печь, за голенищами последовали и подъемы двух архиерейских сапог.

(…)

– А я вот, брат, на тебя не сержусь, я, брат, тебе, наоборот, благодарен, – весело сказал Филарет, – да, благодарен, за то, что ты избавил меня от всего лишнего, наносного. Я ведь, правда, привязан был и к этим сапогам, а ты меня от них избавил. Вот спасибо тебе, а главное, показал ты мне, что веры во мне мало, я ведь по-настоящему испугался, что уморишь ты меня в своей кочегарке. Смерти испугался, маловерный. Не готов я, значит, к встрече с Господом нашим. Испугался я без покаяния перед смертью остаться. Добродетели во мне мало, греха много…