Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Очень современно, хотя и архетипично. В старину трон был царём: сел — и ты помазанник. В Гражданскую войну боец был штыком: взял — и ты за красных (или за белых). Сейчас человек присваивает технологию и типа как становится умным и авторитетным, хотя не всё ли равно, как транслировать глупости: орать с балкона или вещать в видеоблоге? Умная технология сама по себе не создаёт ума для того, кто ею пользуется, и переносить качества технологии на пользователя — это уподоблять идола богу. Но так и поступил Пелевин: дал аудитории идола литературной технологии, а аудитория сочла его богом литературы. Главное в таком деле — предоставить аудиторию самой себе, то есть убрать персону автора, и тогда стереотипы толпы сделают всё, что требуется.

Может быть, поэтому сейчас писателю нужен сайт (блоги, соцсети, мессенджеры): чтобы быть честным и не манипулировать аудиторией. Личное присутствие лишит фигуру писателя сакральности (какой обладает, например, Пелевин). Типа, если уж ты дурак, так пусть любой желающий убедится в этом сам. Иначе говоря, диалог с читателем позволяет писателю существовать по принципу «не сотворите себе кумира из меня». Ведь и без писателей все манипулируют своими аудиториями: политики, политтехнологи, эксперты, шоумены, чиновники, журналисты. Должно ведь быть что-то настоящее, пусть и несовершенное. Это проверка самого себя на подлинность. В сакральном статусе ты раб толпы, которая тебя и сакрализовала. Когда подлинный — ты свободен.

«Вы сами себе всё придумали — деньги, моду, Путина, Чапаева; придумайте тогда и писателя Пелевина». И его придумали. Культ Пелевина и есть писатель Пелевин, а новые тексты — просто дровишки в костёр культа

Возможно, причина успеха Пелевина кроется в том, что его книги почти универсальны, любой человек может их понимать и принимать в соответствии со своим культурным и социальным кодом. Для меня Пелевин — трансляция основных буддистских канонов в легко разворачиваемой оболочке с элементами эквилибристки, doxa, анекдотов (каждой может сам вписать, что нужно), поданная на примерах российской действительности.

Зачем он скрывается? — вопрос запутанный, но, возможно, и очень простой. Его пребывание в тени мне всегда представлялось само собой разумеющимся. Но вот были бы его книги тем, чем они являются сейчас, если бы Пелевин был открыт для общения? На этот вопрос я отвечаю утвердительно. Почему? Потому что после его книг у меня не возникает желания поговорить с ним или каким-то образом увязать настроения, переживания, характеры его персонажей с ним самим, с его личным опытом, жизненными обстоятельствами и прочим. Для меня его книги слишком демиургические, обезличенные, если угодно.

Когда читаешь буддистские трактаты, нет желания поговорить с их автором, ты просто читаешь тексты и осмысляешь их, пропускаешь через себя в отрыве от каких бы то ни было личных привязанностей, что, конечно же, не в последнюю очередь вызвано самой сутью учения. Это вовсе не означает, что Пелевин-демиург пишет трактаты, но, читая его, я сопоставляю его идеи с канонами. В его книгах не может быть ничего настоящего, жизненного и ситуативного, поскольку там нечему быть таким. Они пусты по природе или по крайней мере пытаются такими быть. Однако это не значит, что пустоту неинтересно читать, как раз наоборот. Посему для меня диалог с Пелевиным как человеком представляется излишним. О чём с ним разговаривать? Зачем, если он сказал всё в своих книгах? Любой диалог с ним в моём понимании представляется тарабарщиной, уподоблением самого Пелевина одному из бесчисленных его героев, заблудившихся в построениях собственного ума.

Будучи поклонником деконструктивных стратегий французских философов, я, как и многие мои коллеги, никогда не переставал любить логоцентризм и метафизику, сколь бы обманчивыми они ни были. Когда читаешь упреки тех, кто говорит о разрушении современного мира какими-то там философами, становится обидно. Ведь философы только ставят диагноз, пытаются описать болезнь. Они не более виноваты в торжестве интертекста, чем вы — в «Кризисе Вербальности». И все они по-своему (возможно, с оглядкой, опаской, осторожно), но любят логос и истину.

Попробую изложить свои взгляды на казус Пелевина и ответить на вопрос, был бы Пелевин культовым автором, если бы открылся для общения?

Пелевин «отсутствует» как-то по-буддистски. Но я не думаю, что Пелевин имеет какое-либо отношение к буддизму, кроме декоративного. Он эксплуатирует буддистскую идею мнимости сущего, но эта идея имеется и в европейской философии. В буддизме из неё вытекает «Дао дэ цзин», а не «Чапаев». Конфуцианство, а не гламур.