Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер - несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

Анализируя речь Сталина с этой точки зрения, можно заметить, и кого он больше всего опасался. Не зря же столько времени он посвятил персоне маршала Блюхера, командира ОК-2, Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии. Кроме того, что упорно ходили слухи о его сочувствии правой оппозиции, еще в начале 30-х годов была информация, что Блюхер — сепаратист, и в случае чего пойдет на отделение Дальнего Востока от СССР. Правда это была или нет — еще вопрос, но уже сама мысль об этом должна была не просто испугать Сталина, а привести его в состояние смертельного ужаса. Потому что, в случае отделения, естественным союзником новой Дальневосточной республики должна была стать Япония. Можете себе представить, что означал такой блок в той внешнеполитической ситуации? Тут уже не имело значения, вынашивал на самом деле маршал сепаратистские планы или нет, достаточно было самой возможности этого, одного подозрения. Потому-то Сталин так грубо и вбивает клин между ним и арестованными, рассказывая во всеуслышание, какой Блюхер хороший, умный, опытный и как нехорошие заговорщики пытались его подсидеть. Один раз вождь проговорился, когда грубо спросил Блюхера: «То есть пересчитать, кто арестован?» — и тут же утопил свою ошибку в словах.

А чтобы окончательно уверить верхушку заговорщиков, что процессом Тухачевского все и закончится, особо высокопоставленных из них назначают в трибунал судить арестованных генералов — не для того, чтобы повязать их кровью, в политике «повязать кровью» — сугубая романтика, а для того, чтобы уверить в полной лояльности к ним правительство. И не потому они сидели там как окаменевшие, что поневоле участвовали в черном деле, а потому, что судили своих товарищей по заговору и не могли не только отказаться, но даже как-то выразить им свое сочувствие.

Можно возразить, что версия о том, что в верхушке Красной Армии сидело столько шпионов, бредовая сама по себе и поверить в нее невозможно ни при каких обстоятельствах. Да, невозможно. Невозможно когда угодно, кроме 1937 года. Потому что меньше чем за год до заседания Военного совета произошло некое событие. А именно, в одной европейской стране практически вся военная верхушка в тесном контакте с германскими и итальянскими фашистами, то есть совершенно по Вышинскому, произвела попытку государственного переворота, вызвавшую гражданскую войну. Испанские события были у всех на памяти, у всех на слуху, и нет ничего естественнее, чем сделать вид, что ты поверил в то, что арестованные командармы пытались в СССР повторить то, что было проделано в Испании. Сталин так и говорит: «Хотели из СССР сделать вторую Испанию».

Тем более были шансы обмануть заговорщиков, что члены сталинского Политбюро никогда не имели в политической среде репутации умных людей. Что Молотов, которому Троцкий дал кличку «каменная задница», что Каганович — властный, грубый, но недалекий, что Микоян — скорее хитрый, чем умный. Не говоря уж о Ворошилове. О том, какую репутацию имел Сталин, судить трудно, но некоторые данные позволяют думать, что, с легкой руки того же Троцкого, это была репутация хитрой и удачливой посредственности. Так что заговорщики вполне могли поверить в то, что правительство искренне считало всех арестованных шпионами.

Этим объясняется и непонятное в других обстоятельствах волнение Сталина. Говорят, что эта речь отличалась от других его речей — она была путаной, изобиловала повторами и восклицаниями. Еще бы не волноваться — поверят ли те из присутствующих, которые участвовали в заговоре, тому, что он говорит, или нет, было делом жизни и смерти. Они поверили и разнесли по своим округам — это все, больше арестов не будет, бояться нечего.

Наша версия объясняет и тот факт, что суд был откровенной, грубой инсценировкой, с плохо подогнанными деталями. Важно было не установить в ходе судебного заседания истину и даже не создать видимость процесса — важно было как можно скорее все закончить, расстрелять эту восьмерку и других арестованных, устранив угрозу их побега или освобождения, и нанести тем самым заговорщикам удар, от которого они не смогут сразу оправиться, — опять же выиграть время. О законности можно будет поговорить потом, лет через двадцать, когда это уже не будет иметь никакого практического значения.

Одно из любимых занятий господ демократических публицистов — зубоскальство по поводу «происков немецкой и японской разведок» и стр-р-рашных планов заговорщиков убить товарища Сталина. Однако вот несколько реальных операций спецслужб обеих стран, целью которых было именно убийство Сталина.