Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Что происходит с литпроцессом сегодня?

– Идёт как обычно. Пишут много, издают тоже, венчают премиями, хвалят в статьях. Потом эти книги, не разрезанные, рядами стоят в библиотеках. Порекомендовали купить в фонды. Кто? Но Народному фронту не до идейной борьбы, он иномарки из-под задов чиновников выхватывает. Литераторы, которым наскучило сочинять, теперь просто поют по телевизору или комментируют послание президента. Тоже дело. Дюма вот пытался под Парижем ананасы на продажу выращивать. Но писатель – это не тот, кто пишет, а тот, кого читают. А таких всегда было немного.

– Вы читали роман Романа Сенчина «Зона затопления»?

– Я скучных писателей не читаю и другим не советую. Если автор не захватил тебя с первых десяти страниц, значит, он просто занимается не своим делом. Вы же не станете слушать тенора, давшего «петуха» с первых слов арии «Куда, куда вы удалились?!»

– Эта книга – практически полный повтор «Прощания с Матёрой» Валентина Распутина. Однако сам Сенчин отрицает, что это ремейк. Можно ли, на ваш взгляд, назвать ремейком книгу, где совершенно идентичный сюжет, только лишь развивающийся в другом временном отрезке? Это не противоречит писательской этике? Если серьёзно: можно ли так откровенно заимствовать идеи, тональность, стиль?

– Всё зависит от чувства меры. Вы, наверное, знаете роман Алексея Иванова (Пермь) «Географ глобус пропил». Так вот, не удивляйтесь, сюжет заимствован из моей повести «Работа над ошибками», опубликованной в 1986 году в журнале «Юность». Вещь имела всесоюзный резонанс, её экранизировали и инсценировали, переиздают до сих пор. И что? Ничего. Позаимствовал. То, что чужое произведение может автора натолкнуть на собственный замысел, в литературе дело обычное, но чем лучше писатель, тем дальше он уходит от «первотолчка». В любом случае, порядочные люди берут хотя бы эпиграф из первоисточника, мол, помню, люблю, благодарен. Но если шоумен Маслюков владеет брендом «КВН», не им придуманным, что же вы хотите от пермского прозаика? Сенчин поступил в духе времени. Кстати, до Распутина примерно о том же был написан опубликованный в «Новом мире» замечательный роман «Потоп» Р. Уоррена, автора моей любимой «Всей королевской рати».

– У вас не было никогда желания взять классический сюжет и слегка его «оттюнинговать»?

– Почему ж нет? На этом построен мой много раз переиздававшийся роман «Козлёнок в молоке». Изготовление на пари из пустячного человека гиганта мысли – бродячий сюжет. Но «бродячий сюжет» – это стриженая овца, а какую шерсть ты на ней вырастишь и что из неё свяжешь – варежку или рыцарский плащ – зависит уже от тебя. Для этого нужно немного: талант, мастерство и усидчивость. Лучше оттачивать текст, чем шляться по букеровским фуршетам.

– Нет ли у вас ощущения, что на место настоящих писателей приходит всё больше «стилизаторов»: Акунин, Пелевин, Сорокин?..

– А что им остаётся, если своего-то стиля нет. Свой стиль придумать невозможно, его можно отточить, развить, выгодно подать, но сесть, положить перед собой томик Чехова и сказать: займусь-ка я выработкой своего литературного стиля – нельзя. С таким же успехом можно, глядя на статуэтку ангела, отращивать крылья. Стиль – это вибрации твоего тонкого тела. Помню, лет сорок назад на совещании молодых писателей Герой Социалистического Труда прозаик Анатолий Ананьев рассказывал нам, начинающим, как он выработал стиль: несколько раз от руки переписал «Войну и мир». Попробуйте сегодня почитать Ананьева – уснёте. Кстати, литературное сообщество всегда представляло собой своего рода закрытый клуб, зайти в который можно, только предъявив талант в качестве пропуска. Сегодня это тоже закрытый клуб, но теперь предъявляют всё, что угодно: папины деньги, национальную принадлежность, сексуальную ориентацию, семейные связи, политические взгляды, а талант… в последнюю очередь. Если вы мне в десяти рецензиях на романы из короткого списка «Большой книги» хоть раз отыщете слово «талант» или производные от него, я поставлю вам бутылку. Сегодняшнее литературное сообщество – это… какой-то фитнес единомышленников. А стиль теперь заимствуют примерно так же, как одалживают у богатой подружки на выход платье от «Макс-Мары», вот только возвращают обычно с пятнами от закуски.

– Можете ли вы дать определение писательской успешности?

– Перечитываемость и, как следствие, переиздаваемость. Остальное, начиная с хвалебных рецензий и премий, – всё это от лукавого. Критики – народ жуликоватый, им питаться надо. Эксперты и члены жюри тоже на зарплате, скажет работодатель, и они увенчают любого графомана, удачно подколовшего «полицейское государство» на «Дожде». А вот читателя не обманешь, он может однажды лохануться, купив книгу букеровского номинанта, но в следующий раз в руки не возьмёт и детям завещает. Зато если ты оправдал надежды читателя, начинается другая жизнь, и премиальные жюри становятся для тебя (также и в смысле материального благополучия) чем-то вроде пунктов раздачи бесплатного супа бомжам. Количество проданных экземпляров моего нового романа «Любовь в эпоху перемен», вышедшего в сентябре этого года и, конечно, никуда не номинированного, уже превысило совокупный тираж всех книг из списка «Букера». А общий тираж моей повести «Парижская любовь Кости Гуманкова», впервые опубликованной в 1991 году, думаю, давно превзошел тираж всех книг из длинного списка «Большой книги» за 10 лет её существования. Вот вам и вся арифметика успеха.