Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Вы возглавляли «Литературную газету» на протяжении 16 лет. Насколько это было сложно совмещать с творчеством?

– Я пришёл в «ЛГ» в 2001 году, став её 33-м редактором (первым был Антон Дельвиг). К концу 1990-х тираж «ЛГ» упал донельзя. Первые два года было не до прозы и драматургии. Начатый в 2000-м роман «Грибной царь» я сумел закончить только к концу 2004 года. Новую комедию для Театра сатиры «Хомо Эректус» написал лишь в 2005‐м. Она, кстати, идёт там до сих пор. Потом, когда выработали курс, сформировали команду, на порядок подняли тираж, стало легче. Лет десять я успешно сочетал обязанности главного редактора с творческой работой. Кое-какой свой газетный опыт я вложил в роман «Любовь в эпоху перемен». Главный герой там – редактор еженедельника «Мымра» – «Мир и мы». Кстати, это название рубрики советской «Литературки». Но потом, видимо, из-за возраста, сочетать творчество с редакционной текучкой становилось всё труднее, к тому же, обязанность добывать деньги для издания тоже лежала в основном на мне. С протянутой рукой пришлось ходить даже к Путину. Кроме того, в какой-то момент мой консервативно-патриотический курс стал вызывать сильное раздражение влиятельной либеральной, как говаривал Солженицын, «сплотки» во власти. Серьёзный конфликт разразился из-за резкого материала о ельцинском центре в Екатеринбурге. Возмущение вызвал прежде всего мой заголовок «Мумификация позора». У людей, контролирующих газету, начались проблемы. Мне предлагали изменить курс «ЛГ» – я отказывался. В 2016 году впервые за пятнадцать лет я не смог напечатать в редактируемой мною же газете свою статью «Перелётная элита». Стало ясно: надо определяться, и я выбрал, конечно же, литературу, передав газету тем, кто помоложе. Не могу сказать, что я в восторге от того, какой стала «ЛГ» сегодня, увы, она превращается в газету «приятную во всех отношениях». Это тупиковый путь. По-моему, основное достоинство главного редактора – не бояться ссориться с сильными мира сего. Я не боялся. Боязливый редактор – это как волк-вегетарианец: сам околеет и стаю погубит. Некоторое время назад вышел в свет сборник моих эссе о «странностях» творческой жизни «По ту сторону вдохновения», буквально сметённый с прилавков. Надеюсь, в одном из переизданий я помещу эссе и о том, как был главным редактором «ЛГ». Читателей ждут удивительные, не всегда радостные открытия.

– Недавний уход старших товарищей – Ларисы Васильевой (я дружила с ней как раз с 1983 года!), Андрея Дементьева, Евгения Евтушенко очень ощутим. Какими они Вам запомнились?

– Это были большие мастера. Крупные личности. С Дементьевым я дружил много лет, он опубликовал в «Юности» мои первые повести. Незадолго до смерти Андрей Дмитриевич приглашал меня в свою радиопередачу «Виражи времени». После эфира мы долго пили чай и говорили о дутых литературных авторитетах, увенчанных премиями, о его приближающимся 90-летии, о Доме поэзии, который он создал у себя на родине, в Твери. Ничто не предвещало скорого ухода, он был, как всегда, улыбчивый, жизнерадостный. Буквально несколько дней назад я вернулся из Твери с всероссийского семинара молодых поэтов «Зеленый листок», который теперь проводит его вдова Анна Давыдовна. Я помню Аню ещё юной сотрудницей отдела писем «Юности» – одной из создательниц знаменитой «Галки Галкиной». А Дом поэзии теперь стоит на улице Андрея Дементьева. Не буду скрывать: переименовать улицу Володарского первым предложил я ещё при жизни поэта. Остаётся добавить: очерк, посвящённый памяти моего старшего друга, я назвал «Последний оптимист».

С Ларисой Васильевой я тоже дружил с конца 1970-х. Она, помню, возглавляла очередной «День поэзии», и вдруг властным движением руки остановила меня, молоденького стихотворца, в фойе Дома литераторов: «Ребёнок, это ты написал стихи про вдову фронтовика?» – «Я…» – «Будешь прозаиком!» По просьбе Ларисы Николаевны я вёл, кажется, четыре её юбилейных вечера в Доме литераторов с интервалом в пять лет, всякий раз поражаясь тому, насколько неиссякаема её витальная и творческая энергия. Она успевала всё: писать книги, руководить музеем танка Т-34, ввязываться в бесконечные проекты и негоции, куда непременно зазывала меня, а я по возможности уклонялся, стыдясь своей ранней усталости. Васильева же была неутомима, словно подзаряжалась от космоса. Не случайно многие её последние книги – синтез поэтической и теософской мысли. Умерла она внезапно, прилегла после обеда на часок… Оказалось, навсегда. Моё мемуарное эссе о ней называется «Космическая Лариса».