Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

Конечно, я постарался бы свою жизнь как-то иначе построить. У меня детство было сломанное. Знаете, будучи подростком 13–14 лет, я торговал папиросами на рынке. Как ни странно, я, может быть, пошел бы по этой линии. Я довольно успешно торговал папиросами, но в нашей семье торговля считалась чем-то ужасным. Я считаю, что бизнес — это тоже художественное дело, которое дает возможность всяких придумок, а не только заработок и яхты.

Да, открыл бы какое-то предприятие, сделал его успешным — это тоже художественная задача. Бизнес — это вид искусства.

Еще немного про чудеса. 6 лет, мальчик: «Купим волшебную палочку?» Представьте себе, что у вас появилась волшебная палочка. Но она одноразовая. Что бы вы сделали?

На это отвечу анекдотом. Поймал дед золотую рыбку. Она спрашивает: «Что бы ты хотел?» Первое желание — превратить воду из реки в водку. Ну ладно. Второе желание — сделать море из водки. «Ну а третье-то желание?» — спрашивает рыбка. Дед думал-думал и говорит: «Ну, давай еще бутылку». Так что я даже не знаю. Одно желание? Я бы сошел с ума просто, растерялся оттого, что так много желаний и одна палочка.

Может, я бы ее сломал и выбросил. Вот.

Хорошо. Давайте подойдем с другой стороны к этому вопросу. Мальчик увидел на небоскребе огромный номер телефона какой-то компании и спрашивает: «Папа, это телефон Бога?» Представьте себе, что вы звоните Богу. Что бы вы ему сказали?

У меня есть ответ. Я бы спросил у него: «Зачем ты создал такой жестокий мир? Жестокий мир, где все пожирают всех. Где столько коварства, подлости и жестокости. И если ты действительно управляешь всем, то почему ты это не исправил?»

Интересно, как ваш вопрос Богу совпал с вопросом девятилетней девочки-аутистки. Она тоже хотела знать, почему мир такой жестокий. И та же девочка спросила: «А кому можно верить в этой жизни?»

Люди как раз и проверяются тем, можно им верить или нельзя.

Доверяю, но не всем. Не могу сказать, что я слишком доверчив. В быту-да, и много раз попадал впросак. Но поскольку я вырос в обществе, где было много лжи, и лицемерия, и ханжества, меня это сильно разочаровало в жизни. Поэтому в целом у меня мало доверия к людям, за исключением узкого круга друзей, которым я всегда доверял абсолютно.

Вы знаете, меня часто спрашивали, простил ли я своих обидчиков, тех, кто клеветал на меня, кто способствовал запрету моих книг, моему исключению из Союза писателей. Нет, я их не простил, потому что для этого им надо попросить у меня прощения. Вообще я склонен всегда прощать. Но если человек не просит прощения, то нет. И, конечно, есть вещи непростимые. Жестокость. Предательство. Подлость.

Мне сейчас 85, и я тоже могу спросить, что такое любовь. Не знаю, не могу сформулировать. Но зато я в своей жизни узнал взаимную любовь к животному. У меня был гусь, который меня обожал.

Гусь. Обыкновенный гусь. Он ходил за мной, как собака. Там, где мы жили, было много гусей. Они паслись огромными стадами в тысячу голов. Вот и мой гусь ходил среди них как равный. Но стоило мне крикнуть «Гуля, гуля!» (его так звали), он бросал их всех и, хлопая крыльями, несся ко мне. Он залезал ко мне на колени, лез клювом мне в ухо. Такая у нас была любовь.

7 лет, мальчик: «Папа, а хорошо быть знаменитым?»

«Быть знаменитым некрасиво», — сказал Пастернак.

Приятно быть знаменитым, когда тебе надо решить дело и вдруг незнакомые люди берутся помогать. Но когда подходят на улице и говорят: «Позвольте пожать вашу руку», — или что-то другое, это настораживает. Приятнее ходить по улице совершенно инкогнито.

Я сейчас редко выступаю по телевидению, поэтому удается. Когда меня часто показывали, в какой-то момент я даже начал скрываться. Однажды я зашел в магазин, и какая-то женщина заметила, толкнула локтем мужа: «Смотри, смотри», и они начали ходить за мной по отделам. Или как-то я, помню, шел по Москве. Девяностые годы, я только приехал из-за границы, меня много показывали. И вот я иду, меня узнает какая-то пара, и он говорит ей: «Смотри, Войнович. И без охраны!», хотя у меня охраны никогда не бывало. Я не знал, что это такое.