Юрий Щекочихин - Рабы ГБ. XX век. Религия предательства

Не знаю, могли ли Алексей Иванович со своим начальником чем-то мне пригрозить в том, восьмидесятом, и потом — сделать своим осведомителем. Не знаю, не уверен…

Скорее всего, больше они никогда не приглашали на конспиративные встречи по другой причине: слишком быстро и слишком многим я рассказал об этой странной встрече. Вполне возможно, они решили, что с таким трепачом уж лучше и не связываться.

Не знаю, не знаю… Им было виднее. Но вот что поразило меня сейчас в себе самом, когда вдруг ударился в собственные воспоминания: как отчетливо сохранились в памяти эти две встречи! Какое было время года — помню! Какая погода стояла на улице! Время суток, место встреч, с кем был, о чем разговаривали — все-все! Даже запахи — именно те запахи, тех лет, — и то, кажется, если чуть-чуть постараюсь, мгновенно почувствую.

А что, эти встречи были из числа главных в моей жизни? Да абсолютно нет. Больше того — они из тех, которые и не должны остаться в памяти. Мало ли с кем сводила судьба! Уж не говорю, со сколькими чиновниками из разных министерств и ведомств мне приходилось видеться. Так сейчас хоть убей — не вспомню, ни что это были за чиновники, ни о чем мы с ними говорили и для чего встречались.

А эти встречи — помню. А эти — не позабыл. Я это к тому, что сижу сейчас, читаю письма-исповеди, пришедшие ко мне, и в них — то же самое!

Зоя Федоровна Суржина помнит, что в местную, свердловскую Лубянку ее вызвали к 15.30. А это когда было — в 1951 году! Не просто — днем и не просто — после полудня, а именно к 15.30…

А. С. Гуревич не забыл, что каюта, в которую его вызвал особист, чтобы предложить "стучать" на товарищей (он служил на корабле в пятидесятые годы), имела номер А-40.

Иля Анатольевна Штейн пишет, что свидания ей назначались на Кудринской площади — так в 1933 году называлась площадь Восстания (до того, как ее недавно снова сделали Кудринской).

Или уж совсем невероятный факт:

"Мне было указано, куда ежемесячно звонить по телефону.

Номер этого телефона я помню даже спустя 55 лет: Некрасовская АТС 2-18-89" — это пишет агент ОГПУ Н., сейчас уже древний старик.

Нет, не просто так, не случайно выхватывает память из всего накопившегося за жизнь мусора именно эти мгновения. И мне тоже — нечего удивленно разводить руками, а что это я помню подобную ерунду?

Да нет, помнишь, потому что и для тебя это была не ерунда. Это сейчас веселишься, а тогда, в юности, убежден, сам воспринимал эти странные встречи куда более остро, и, конечно, тревога охватывала тогда еще не очень окрепшую твою душу.

А вот еще одна защитная реакция памяти.

Из письма в письмо повторялось, что те, кто вербовал, имели "цепкий, колючий взгляд" и "вкрадчивый голос". Да и сами по себе чекисты с первого же знакомства вызывали омерзение.

"Странными казались его лицо и фигура, словно выращивали человека в парнике или накачивали гормональными препаратами, отчего он имел щечки младенца, приличный животик и глаза, не выражающие никакого чувства" (молодой белорусский писатель Славомир Адамович).

"Низкорослый… Короткие ноги. Круглое одутловатое лицо. Пристальные свинячьи глазки" (московский актер А. А. Головин).

Еще десятки подобных портретов чекистов нашел я в исповедях!

Да что, не было, что ли, среди них гусаров? Не было поэтов? Не любили их женщины? Не было среди них рубах-парней и заводил компаний? Не пели разве они в своих компаниях Вертинского в 30-е или Высоцкого в 70-е? Неужели только физическими уродами заполнялись коридоры больших и малых Лубянок во времена ЧК, ГПУ, НКВД, КГБ?..

В другом, наверное, дело.

В страхе перед НИМИ!

"У меня подкосились ноги…", "Я похолодел…", "Ладони тут же стали влажными…", "Я замерла от ужаса…" — подчеркиваю фразы из писем секретных агентов, первых попавшихся, лежащих сейчас передо мной на столе.

Именно страх перед НИМИ превращал ИХ, людей, возможно прелестных в быту или замечательных в дружеских компаниях, в монстров, "накачанных гормональными препаратами".

А страх, переживаемый тобой, может иметь только такое лицо.

Хотя бы этим оправдаться сегодня за тех, кого предал, кого продал, кому изменил…

Нет, зря я так написал! Не для того, чтобы бросить в кого-то камень, я взялся за эту книгу.

И те, кто ждал на конспиративных квартирах, и те, кто, робея, поднимался по лестнице, чтобы прийти на эту конспиративную встречу, — все были частью одной безумной машины.

И ты сейчас, как школьник на уроке физики, пытаешься понять, почему одно колесико приводит в движение другое, другое — третье.