Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

В конечном счете, немецкие специалисты по России – ученые, техники, сотрудники разведслужб – практически все внесли свою лепту в ведение войны. Правда, их прогнозы так часто оказывались ложными, а фантазии Гитлера так часто становились реальностью, что ни сам фюрер, ни они сами не доверяли собственным суждениям. Лишь очень немногие держались в стороне, отказываясь поддерживать эту мерзость; для некоторых, таких как фон Хассель, Восточная кампания стала лишь одним из аспектов более глубокой переоценки нацистских ценностей и методов; другие, как Вильгельм Баум, предпочли соучастию самоубийство; а некоторым война на Востоке открыла глаза на сущность системы, которую они защищали. Многие, если не все, «эксперты» высказывали свои претензии и советы, но по большей части они предлагались в рамках Третьего рейха, его целей и морали. Искренне заблуждавшиеся или честно верившие, будто большевистская (или русская) угроза затмила все остальное, или наивно надеялись на перемену в политике Берлина, или были связаны чувством патриотического долга и верности присяге, или считали, что своим участием они сдерживали зло, исходившее от других, – вне зависимости от своих мотивов коллаборационисты-ненацисты, немцы и не немцы, в равной степени оказались жертвами моральной анемии.

На самом деле «экстремизм» и «порядочность», «фанатизм» или «реализм» на Востоке не обязательно были связаны с глубиной национал-социалистических убеждений. Наряду с ненацистскими «порядочными людьми» – как, например, Шуленбург, Штауффенберг и Ганс Кох – были такие ненацисты, которые настаивали на максимальной эксплуатации и поэтому – как генерал Томас, один из руководителей военной экономики Германии, – потворствовали крайним злоупотреблениям. С другой стороны, среди изобилия нацистских экстремистов начиная с Эриха Коха имелись некоторые – как гаулейтер Фрауенфельд, – которые проявляли отчетливое понимание эффективных способов обращения с советским населением. Пожалуй, самый умеренный и тактичный из генерал-комиссаров, Лицман, после завершения своих дел в Эстонии в конце 1944 г. добровольно вступил в войска СС. Победа реализма над предубеждением могла оставаться совершенно отдельной и не предполагать пересмотра идеологии или военных целей.

Возможно, это было всего лишь человеческой слабостью – поддаться завораживающей истерии танца смерти нацизма; отречься от свободы, раствориться в массе; отказаться от личной совести и запретов в ситуации, когда «власть» отбросила все свои ограничения; или механически выполнять свой долг, не оглядываясь назад, чтобы не постигла судьба жены Лота. Многие из людей, проводивших восточную политику, не имели ни фанатичных, ни сатанинских наклонностей. Но все же и они скатывались в пропасть и слишком часто барахтались в ее грязи. Имело место противопоставление личной и общественной морали, и в эпоху господства гитлеризма люди невольно обнаруживали «Гитлера в себе».

Германия уже оккупировала русскую территорию поколением раньше [в 1915–1918 гг.]. По сравнению с первым разом цели и методы Второй мировой войны выделялись своей уникальностью и тотальностью. Предыдущая война со своими ограниченными целями привела к новой войне – борьбе не на жизнь, а на смерть, в которой один из титанов должен погибнуть. Теперь, вместо политического и территориального ослабления вражеского государства, цель включала в себя кардинальные изменения в управлении и социальной структуре врага. Если в 1914 г. в Drang nach Osten – «натиске на Восток» – имелись лишь некоторые элементы колониализма, то в 1941 г. они стали гораздо более бесстыдными, масштабными и грубыми. Традиционный офицер и джентльмен Первой мировой войны – будь то символический юнкер, имперский или, как правило, офицер Габсбургов – уступил место убийце из СД, разъезжающему на «газенвагене» – «душегубке» с моноклем и стеком.

Столь же значительным стал отказ от культуртрегерства. В 1941 г. эта миссия была сведена к сугубо этноцентричным (националистическим) терминам, не став донесением достижений Запада до Востока, который был [по мнению нацистов] недостоин их. И наконец, Первая мировая война не видела такой подавляющей идеологической мотивации, которая привела в ходе Второй мировой войны к извращению военных операций и сознательному отказу от настоящей политической войны. В 1918 г. Германия и Австрия были вполне готовы использовать марионеточные правительства. Хотя немецкая оккупация во время Второй мировой войны и являлась во многих отношениях беспрецедентной, опыт Первой мировой войны, несомненно, помог определить зоны ее интересов (в Прибалтике, на Украине и на Кавказе), и она действительно стала для некоторых из главных действующих лиц 1941–1945 гг. боевым крещением в восточной политике.