Олег Мозохин - ОГПУ-НКГБ в борьбе со спецслужбами Японии

За проявленную бдительность Сталин предложил за надлежащее исполнение своих обязанностей выдать красноармейцу Копытову 50 рублей наградных, выразить ему благодарность и объявить об этом в части [221].

26 ноября 1932 г. заместитель председателя ОГПу Прокофьев и начальник ЭКУ Миронов сообщили Сталину, что в результате продолжительной агентурной разработки Экономическим управлением ОГПу раскрыта крупная шпионско-диверсионная организация японского Генерального штаба, являющаяся центральным нелегальным аппаратом японцев на территории Союза. Было арестовано 25 человек — членов организации, которой непосредственно руководили японские консулы во Владивостоке (вначале консул Ватанабе, а затем Ямагуцци), военный агент в г. Сахалине — Кумазава и начальник 2-го отдела японского Генштаба полковник Кондо-Мосатане.

Работа организации представляла важнейшую составную часть японских планов по подготовке интервенции против СССР и должна была непосредственно обеспечить осуществление при открытии военных действий стратегического плана нападения войск на Советский Дальний Восток со стороны 3-х районов: Южный Сахалин, Северную Корею и Северную Маньчжурию.

В планы организации входило разрушение железнодорожных путей и мостов, в частности мостов крупнейшего стратегического значения: Амурского, Зейского, Уссурийского, Бурейского, а также мостов через реку Левуха и Раковку. Были намечены к разрушению тоннели в районе Владивостока, Дальзавод с доками, портовые сооружения, аэродром, электростанции Владивостока, радиостанции.

При открытии венных действий диверсанты имели прямые поручения прервать любую связь Владивостока с Хабаровском и другими пунктами.

Членами организации было осуществлено два диверсионных акта: поджог в 1929 г. складов Госрыбтреста во Владивостоке и поджог в 1930 г. большого скпада машинных частей Госпароходства в г. Благовещенске, причинивших милтион-ные убытки.

По заданиям японского Генштаба члены организации проводили интенсивный военный, политический и экономический шпионаж, связанный с подготовкой военных действий против СССР. Они добывали и передавали японцам секретные географические карты приграничных районов, производили топографические съемки важнейших стратегических пунктов, составляли карты наиболее крупных промышленных пунктов с расположенными вблизи заводов, доками, портами.

Произведенная Штабом РККА экспертиза сведений, переданных японцам, установила, что это причинило большой ущерб обороне ДВК. Отмечалось, что: План шпионско-диверсионной организации по ДВК был разработан с таким расчетом, что приведение его в исполнение ставило край, благодаря его географическим особенностям, в большей части — в положение военной добычи японцам [222].

Дело Ким-Заена. 15 марта 1934 г. ОГПу сообщило секретарю ЦК ВКП(б) И. В. Сталину, что агентурой ОГПу был установлен проживающий в г. Москве кореец Ким-Заен студент паровозного факультета Института Инженеров Транспорта, который разрабатывался по подозрению в шпионаже в пользу Японии.

Было установлено, что в марте 1924 г. на разъезде № 86 на границе СССР с Манчжурией Ким-Заен нелегально перешел государственную границу. Он был задержан. Представился — корейцем, революционером.

После освобождения Кима, Забайкальским Отделом ОГПу, были получены сведения, что некий Канеко Ризиро в 1922 и 1923 гг. дважды приезжал в существовавшую тогда Дальневосточную республику в г. Читу из Харбина. В полученных сведениях указывалось, что Канеко, прибыв в Читу, сразу же являлся к коммерсанту Онда и доктору Нарита — японцам, являвшимся резидентами японской разведки в Чите. За период своего пребывания в Чите в течение нескольких месяцев, Канеко постоянно находился в кругу Нарита и Онда. Он занимался собиранием шпионских сведений через русских и японских граждан, снабжал своих агентов портативными фотоаппаратами для секретного фотографирования.

Проверка установила, что Канеко и Ким-Заен — одно и то же лицо. В связи с этими обстоятельствами. Ким был вновь в конце 1924 г. арестован в г. Чите. Однако, просидев несколько месяцев, Кима категорически отрицавшего свою вину освободили. При этом в виде клятвы о своей невиновности, он, сидя в тюрьме, «отломал» первый фаланг левого мизинца и кровью написал заявление о своей невиновности [223].