Можно только предполагать, как сильно повлияли на КГБ выводы, сделанные психиатром. Однако вскоре после возвращения Джонсона и Хеди в Берлин по отношению к ним была применена совершенно новая и длительная система обработки. О ней свидетельствовал Паула, офицер КГБ двадцати семи лет, заменивший первых трех русских.
Имя Паулы было Владимир Васильевич Кривошей, он был новичком в Германии и находился при исполнении своего первого зарубежного задания. У него было красивое лицо с узкими глубоко посаженными темными глазами, прямым носом и копной курчавых черных волос, делавших его еще моложе. Он отличался бесцеремонностью и самоуверенностью и настолько хорошо владел английским и американским произношениями, что часто сходил за американца.
К Хеди он относился с тем вниманием, с каким относятся к недоразвитому ребенку. В отличие от обычного поведения КГБ, он даже не пытался держать ее в неведении относительно отношений Джонсона с русскими. Он радушно принимал ее на тайных встречах и, если только позволяло время, льстил ей выдержанными в хорошем тоне ухаживаниями.
В отношении же Джонсона КГБ придерживался тактики терпеливого дрессировщика собак. Паула являлся своего рода хозяином, от которого зависела новая тайная жизнь Джонсона. Каждое послушание награждалось им, но не очень щедро; он делал выговор за малейшее отклонение от инструкции, но никогда не делал этого слишком сурово. Паула, а вслед за ним и остальные русские, избегали любого упоминания о политике или усилия найти к Джонсону идеологический подход. Вместо этого они пытались внушить ему идею, что с их помощью он превратился в важного и ценного человека.
Первоначальной реакцией Джонсона было желание как можно лучше угодить КГБ.. Под руководством Паулы ему удалось перевестись на работу писарем в отдел Г-2 (разведслужба) берлинского командного пункта. Здесь он начал беспорядочно фотографировать массы общедоступных документов, которые он выносил ночью. Вскоре он набрал такое количество ненужного материала, что КГБ приказал ему прекратить это. "Мы очень ценим Ваше усердие, но нам требуются только секретные документы", — сказал ему Паула.
Проявив еще большее усердие, Джонсон, воспользовавшись моментом, когда все ушли на обеденный перерыв, сфотографировал стенную карту с обозначенными на ней расположениями советских войск в Восточной Германии. "Что Вы скажете о карте?" — гордо спросил он во время очередной ежемесячной встречи с Паулой в Восточном Берлине.
"Ну, на самом-то деле! Нам не нужна американская карта, чтобы знать, где расположены наши собственные войска", — ответил Паула.
После восточногерманского восстания в июне 1953 года Паула требовал от Джонсона доказательств того, что Соединенные Штаты спровоцировали его. Однако американцы были поражены не менее русских, и, несмотря на возобновившиеся требования КГБ, Джонсон не мог раздобыть несуществующие доказательства. Он находился в таком подавленном состоянии, что собирался прекратить все отношения с русскими. И он определенно сделал бы это, если бы не появление человека, которому суждено было особо влиять на жизнь Джонсона.
"Как поживаешь, Боб?" — негромко окликнул кто-то Джонсона в коридоре возле его комнаты. Это был его лучший друг, сержант Джеймс Аллен Минткенбау, с которым он расстался три года тому назад в Техасе, в форте Худ. Высокий и довольно крепкого сложения Минткенбау, которому было тридцать пять лет, обладал ничего не выражающим лицом и точно такими же пустыми карими глазами, которые никогда не выдерживали прямого взгляда. Джонсон слышал, как другие солдаты называли его "не от мира сего", "зомби" [40], "странным". Оба они во многом отличались друг от друга. Джонсон был жадным и безрассудно импульсивным; Минткенбау же был очень привередлив и чрезвычайно осторожен, даже стеснителен. Джонсон много пил и спал со всеми женщинами, с какими только мог. Минткенбау не любил пьянства, и хотя он иногда хвастался своими похождениями с женщинами, Джонсон никогда не видел его ни с одной. Тем не менее они стали лучшими друзьями в Техасе, возможно, по той причине, что оба были в какой-то мере ничего не стоящими парнями, живущими безо всякой цели.
Джонсон видел в Минткенбау средство для улучшения своего положения в КГБ. Он пришел к выводу, что если его друг будет находиться на страже в то время, как он сам в нерабочие часы будет рыскать по кабинетам, то он сможет увеличить свою шпионскую продуктивность. А потом в один из дней он преподнесет русским подарок в виде нового завербованного, за что они ему будут очень благодарны. Сидя за стаканом вина и колбасой в саду одной пивной, Джонсон окольно заговорил на эту тему. "Это чудесный город, — сказал он. — Я тут хорошо зарабатываю на стороне".
Читать дальше