Леонид Заика: Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Впрочем, подобные планы строил не один Савинков. Каждый из двух других претендентов в диктаторы — Керенский и Корнилов — намеревались по-своему воспользоваться ситуацией и при первой возможности отмежеваться от конкурентов.

К слову сказать, в отличие от остальных, цель затевавшейся интриги Керенского состояла не в узурпации власти. Какая-никакая, она все же была у него. Глава Временного правительства замышлял прибрать к рукам все вооруженные силы — стать Верховным Главнокомандующим и тем самым оставить армию и флот в политике. Если до сих пор генералитет и офицерство еще подчеркивали свой политический нейтралитет, прекратив вмешиваться в дворцовые интриги и дележ министерских портфелей, то теперь, обнаружив свои претензии, Керенский втягивал военную верхушку в опасные политические игры.

Упреждая события, приходится констатировать полную неудачу и этой затеи Керенского: в качестве полководца военные его не восприняли, нового Бонапарта из него не вышло. Более того, как только провозгласивший себя Главкомом Керенский снял обеспечивший ему поддержку солдатских масс лозунг прекращения войны и заключения с Германией «мира по телеграфу», от него отвернулись буквально все. Генералитет проявил полное равнодушие к судьбе самозваного «полководца». Наглядным свидетельством тому стали октябрьские дни, когда Керенский со своими министрами остался в полном одиночестве. С безусыми юнцами-кадетами да девицами, переодетыми в солдатки, он впал в прострацию, поняв тщетность последней попытки отбиться от разношерстной вооруженной толпы, хлынувшей в Зимний дворец. Но это потом. Пока события развивались своим чередом.

Самопровозглашение Верховным Главнокомандующим оттолкнуло от Керенского основную часть военной верхушки. Произошел окончательный разрыв между офицерством и солдатской массой. Гражданская война уже представлялась неизбежной практически при любом развитии событий. Ее враждующими силами надлежало стать, с одной стороны, офицерству, поддерживаемому значительной частью казачества. С другой стороны, солдаты и матросы, в своем подавляющем большинстве выходцы из крестьян и пролетарской среды. Правда, на казачество имела свои виды каждая из сторон, а потому на этом сословии следует остановиться несколько подробнее.

Одним из непосредственных участников противоборства оказался казачий генерал П.Н. Краснов, которому предстояло сыграть заметную роль в дальнейших событиях в России, о чем он подробно повествовал в своих мемуарах.

В смутные летние дни 17-го года Краснов командовал 1-й кубанской казачьей дивизией, дислоцированной в районе украинского города Овруча. О происходящем в Москве и Питере знал больше по слухам. Нутром же чувствовал — назревают исторические события. Ночью ему поступил вызов в Могилев в ставку Верховного Главнокомандующего, где надлежало быть 30 августа. Вслед за вызовом пришло тревожное сообщение о беспорядках в полках пехотной дивизии, массовом неповиновении и отказе солдат исполнять боевые приказы. Казаки Краснова вели себя сдержанно, и это давало генералу надежду навести порядок и наказать зачинщиков бунта.

Главные события происходили возле села Духче на Волыни, в двух десятках километров от штаба корпуса. Туда вслед за Красновым прибыл комиссар фронта Ф.Ф. Линде, бывший вольноопределяющийся одного из полков. В прошлом он слыл активным распространителем провокационных слухов, возбуждавших недовольство солдат и натравливавших их на офицеров, являлся ярым приверженцем митинговщины, бессменным оратором на всяких демонстрациях, собраниях и съездах местного уровня. Словом, олицетворял всех тех, кто непосредственно был повинен в разложении армии. На волне анархии Линде стремительно взлетел на самый верх и теперь считался одним из влиятельных членов фронтового Комитета. И вот здесь этому скороспелому выдвиженцу надо было наступить на горло собственной песне, решить совершенно непривычный для него вопрос — как утихомирить взбунтовавшуюся вооруженную солдатскую массу. Оказалось, усмирять гораздо труднее, чем провоцировать.

Как вспоминает Краснов, Линде по привычке, картинно работая на публику, самоуверенный жестом отстранил его и других офицеров и, надрывая голос, стал взывать к патриотизму, агитировать солдат на верность Временному правительству. Не встретив поддержки солдатской массы, Линде перешел на упреки, угрозы, а потом сорвался на откровенную ругань. Вскоре, осознав собственное бессилие, он приказал арестовать несколько первых попавшихся на глаза фронтовиков как зачинщиков бунта. Дабы запугать остальных, комиссар обьявил, что они пойдут под расстрел. Однако эффект получился обратный. Последняя его идея переполнила чашу терпения вышедшей из повиновения толпы. Бушевавшая людская масса сомкнулась вокруг расфранченного агитатора. Линде засуетился, попытался протолкнуться, раствориться среди людей и сбежать. И тут кто-то схватил его за воротник кожаной тужурки, потянул назад. Линде визгливо закричал, но его жалобный вопль был оборван тяжелым прикладом трехлинейки, с силой обрушившимся на лицо несчастного комиссара, превратив его в бесформенное окровавленное месиво. В несколько мгновений Линде был буквально растерзан озверевшей людской массой на глазах Краснова и окружавших его верных казаков из личного конвоя.