Через пару дней он позвонил Кулику на квартиру, поздравил его с присвоением звания генерал-лейтенанта и назначением командующим 24-й армией. Не забыл он и про «условия». Вскоре в армию были переданы лучшие десантные дивизии, часть ослабленных соединений заменена гвардейскими. Приказом Ставки армия переименована в 4-ю гвардейскую. В конфиденциальном разговоре Жуков пообещал ввести армию в действие только после прорыва обороны немцев, чем Кулику обеспечивался стопроцентный успех и восстановление пошатнувшейся репутации.
Но в сентябре 1943 года пришел приказ о снятии Григория Ивановича с должности командующего якобы «за несработанность с командующим фронтом»:
— А на самом деле, — Жуков сказал ему об этом со всей определенностью, — сделано это по настоянию Хрущева, в военном деле смыслящего не больше, чем сей предмет (Жуков постучал согнутыми пальцами по столу). О необъективности Хрущева я сказал «хозяину». Но он слушать не стал, обругал меня за то, что тебя поддерживаю. Такие вот дела, брат.
В 1944 году, когда Жуков был освобожден от должности первого заместителя наркома обороны, Кулик снова пришел к нему с просьбой, на этот раз — взять его на фронт командиром любого соединения. Георгий Константинович продолжительное время смотрел на него, сожалеюще покачивая головой. Пожал плечами:
— Не могу, поверь. И просить Сталина бесполезно. Есть у тебя враги, которых мне пока не одолеть. Я ведь ходатайствовал о присвоении тебе генерал-полковника и Героя, «хозяин» было уже соглашался, да Берия с Маленковым встряли, как всегда, не по делу. И все…
А пресная московская жизнь — от совещания к совещанию с редкими отключениями на парную да скромные застолья — никак не соответствовала темпераменту Григория Ивановича. С гораздо большим удовольствием он мотался по командировкам, где представлял в своем лице верховную военную власть, удовлетворенно принимал и почести, и подобострастие, и подношения. Нравилось ему быть на виду, в Москве же министерских генералов — хоть отбавляй.
Почти три месяца провел с ним в командировочных разъездах старший преподаватель тактики Военной академии имени М.В. Фрунзе полковник Г.Г. Паэгле, находившийся в то время в резерве Главного управления кадров наркомата, латыш по национальности. Первая командировка в Нежин, связанная с формированием резервных частей Верховного Главнокомандования, видимо, помогла Кулику, опытному руководителю, разглядеть в Паэгле профессионала высокого класса. И когда через две недели предстояло набрать «команду» для аналогичной поездки в Рославль, в числе первых Григорий Иванович назвал его фамилию. Более того, в поездке Паэгле стал ближайшим помощником Кулика. Они сдружились, даже жили на одной квартире, вместе обедали и (сравнительно нечасто) позволяли себе пропустить фронтовые сто грамм.
Воспоминания
Ближе сошлись после того, как в одной из частей Паэгле обнаружил, что кто-то из политработников регулярно пишет доносы на своих сослуживцев в особый отдел госбезопасности. Вечером доложил об этом Кулику. Тот взорвался:
— И что у нас за порядки? Писателей развелось, сексотов — не продохнуть. Вот посмотри, тут, в госпитале (в Рославле Кулик и Паэгле жили в военном госпитале. — Авт.), каждый день разные люди прогуливаются. Кто они? Ты можешь гарантировать, что они не ко мне приставлены? Нет? То-то и оно. И я не могу доказать, что они не за тобой следят.
— Поэтому вы и гоняете посторонних? — улыбнулся Генрих Генрихович, припомнив, как буквально полчаса назад генерал дотошно выспрашивал у интеллигентного вида мужчины, кто он и откуда, зачем сюда пожаловал.
— А что? Кто его знает, может, он специально за мной следить приставлен. Но понимаешь, все, о чем. мы говорим, надеюсь, останется между нами?
— Конечно, конечно, Григорий Иванович.
Кулик и Паэгле так быстро сошлись, очевидно, еще и потому, что у обоих, считалось, не задалась жизнь: один в сорок с небольшим так и остался полковником, другой в падении с маршальских высот едва вообще насмерть не разбился.
Кулик поднимался ранним утром, еще до того как приносили газеты. Едва завидев почтальона, кричал:
— Полковник, давай-ка почитаем газеты.
Когда Паэгле подходил к нему, Григорий Иванович уже опять лежал в постели. Обычно Паэгле комментировал прочитанное, не особенно стесняясь в выражениях и оценках. Кулик изредка вставлял:
Читать дальше