Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

— А собаки? А часовые на вышках?

— Собак не было. И на вышке никого не было. Прожектора светят, и все. Мы к воротам подошли, замки висят — не откроешь. Рядом здание какое-то. Зашли туда, там тюремная прачечная. Нашли камуфляжные куртки, кепки. Надели прямо на полосатую робу. Думали из прачечной выбраться на волю, но там решетки такие, что не откроешь.

Когда из прачечной вышли, увидели — рядышком пекарня ( рисует схему ). Стоит хлебовозка-машина, и осужденные-пекари загружают хлеб. Мы вышли к ним в полосатых штанах и камуфляжных куртках.

— Это никого не смутило?

— Один зэк, который там стоял и курил, увидел нас, бросил сигарету и ушел. Ну а мы вернулись обратно в камеру. Пришли часа в три утра, там Куликов, весь грязный — он в подземелье не в ту сторону пошел, измазался. И разговор между нами состоялся. «Возьмите меня с собой». Пришлось. Без него уже никак не пойдешь. Но у него еще суд не прошел, он надеялся, что ему отменят приговор.

— Поэтому он сомневался — бежать или не бежать?

— Нет, он не сомневался, просто хотел тянуть время до приговора. Но нам надо было торопиться. Теперь мы решили, что раз нас трое, один идет искать выход, а двое остаются в камере (потом обнаглели: сразу по двое ходили). Делали куклы, клали на постель. Робы, одеяло скомкаешь, телогрейку сверху наденешь — как бы отдыхает человек.

— И никто из тюремщиков ничего не заподозрил?

— Там в коридоре сотрудника-контролера не было вообще. Тогда времена такие были. Вольные. По «Бутырке» ходил перечень продуктов, которые можно приобрести, и там были в списке даже наркотики и спирт. Мы спирт несколько раз брали. 500 рублей за пол-литра. А наркотики мне неинтересны были.

— А что еще можно было? Продажных женщин с воли можно было провести?

— Наверное. По крайней мере об этом писал в свое время адвокат Якубович, который провел в этом СИЗО какое-то время под следствием в тот же период, что и мы. Но у нас было намного строже. Однако хочу вам сказать, что человек, потерявший свободу, наполовину теряет совесть. А персонал, работавший в «Бутырке» в те времена, помогал терять и душу. Но как их винить? Зарплата маленькая, дома ждут семьи. Руководство обо всем знало, но закрывало глаза, потому что не хватало кадров. У нас зачастую нельзя было дозваться сотрудника, случись что экстренное.

— А правда, что вы рисовали стрелочки, которые потом нашли диггеры, и что вас попросили спуститься в подземелья «Бутырки», чтобы провести расследование вашего побега?

— Нет, мы ничего не рисовали. Как дорогу определяли, чтобы не заблудиться? У нас было два плана тюрьмы. Один общий, его дали зэки, которые сидели в камере на этаже над нами. А второй план действий при пожаре: каким камерам куда выходить. Его дал один сотрудник. Сейчас уже можно говорить. Там уже все поменялись, не осталось никого.

— Он просто пожалел вас, зная, что вы «смертники»? Или дал этот план за что-то?

— Судили меня в 2000 году, когда уже был мораторий на смертную казнь. Так что дело не в жалости. План мы у него купили. За 1000 долларов. Эти деньги были у Куликова с собой, вот он и расплатился. Именно благодаря этому плану мы все-таки выбрались на пятый день. Мы петляли по подземельям много времени, смотрели — и там можно было выходить, и там. Просто смысла не было в этом, это не было путем на волю. Часто лазили в кромешной тьме, но страшно особо не было, хотя слышали — где-то там есть «расстрельные» подвалы…

— Призраков не встречали?

— Нет. Бояться живых нужно, а не мертвых. Благодаря плану мы «вычислили» наконец место, куда можно идти по теплотрассе, чтобы в итоге оказаться за пределами «Бутырки». Вы помните тюрьму? Квадрат, а от него такие «усы» отходят. Здесь «ус» и здесь. Вот нам и нужно было идти в сторону «уса», где вахта. Мы по трубам туда ушли. Разобрали штукатурку, кирпичи. Там трубы, их шесть пар. Две первые пары, в которые мы сначала попали, были обрезаны, и мы оказались замурованы. Но потом по другим ушли под асфальт далеко за пределы тюрьмы. И вот мы поняли, что фактически на свободе. Но только под землей. Высунули зеркало в трещину в асфальте, посмотрели — машины, гараж. Потом начали долбить асфальт, жгли его зажигалками, ковыряли — в общем, вылезли.

— Вы были в одежде тюремщиков?

— Мы были в робах. Камуфляж в камере нельзя было хранить. Найдут — вопросов не оберешься. Мы оставляли найденную еще в первый день подкопа форму в подвале. Пользовались только робой. По утрам, когда возвращались после поисков, стирали ее и сушили. Когда вылезли 5 сентября во дворе, уже там разделись, умылись и переоделись в гражданские вещи (гражданская одежда хранится у заключенных в камерах. — Прим. авт. ). Было четыре часа утра.