Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

— Но от краткосрочных свиданий вы сами отказались.

— Да-да. Не нужно им сюда приезжать. Я мечтаю освободиться, конечно, и поехать домой. Только тут понимаешь всю ценность дома, семьи. Я за минуту рядом с близкими многое бы отдал.

— Вы не жалеете, что в России отменили смертную казнь?

— Нет! Если бы меня сейчас стали расстреливать, я бы на колени упал и умолял: «Не убивайте!» Это же жизнь! Вот вы все думаете, что раз человек здесь, то он жить не хочет, то ему проще было бы, если бы его застрелили. Это не так. Если меня кто-то ждет, я готов тысячу лет быть здесь. Я за отмену смертной казни. Вот, казалось бы, в «Полярной сове» есть такие маньяки, которые ничего, кроме смерти, не заслуживают. Но надо посмотреть, где вырос человек, что он пережил. Я верующий человек, и мне страшна сама мысль, что я мог бы быть неверующим.

К моменту моего визита Сергей Помазун провел в «Полярной сове» уже почти три года. Обычно за это время пожизненник успевает свыкнуться с мыслью о том, что это место станет его последним пристанищем. Но Помазун не верит, надеется на освобождение. На суде он просил дать ему не пожизненное, а 25 лет, говорил, что этого вполне хватит на исправление. Но ни одного довода для смягчения наказания Фемида не нашла. Общаться с Помазуном мы решили в кабинете психолога. Скромную обстановку там украшает разве что картина, но для многих арестантов этот кабинет лучше номера в пятизвездочном отеле.

Помазун у психолога гость не частый, но за его психическое состояние все сотрудники опасаются.

— У него что-то нервное или истерическое, — вздыхают оперативники. — Будто нервный тик какой-то. Дергается он странно, говорит с надрывом. С сокамерником не ужился.

Помазун — в черной тюремной робе и наручниках. Щуплый, жалкий. Сложно представить, что 22 апреля 2013 года он расстрелял шесть человек и ранил одного полицейского в самом центре Белгорода.

Начинаем беседу, и я отмечаю, что говор у него деревенский, уровень образования низкий. Соединять слова в фразу ему трудно, выразить глубокую мысль почти невозможно.

Расспрашиваю про жизнь в «Полярной сове».

— Ко мне хорошо обращаются, на «вы», я даже не ожидал, — говорит он. — Но тут непривычные климатические условия.

— Да, вечная мерзлота. А в вашем родном Белгороде сейчас плюс 18.

— Я хочу домой, в деревню.

— Что самое невыносимое в этой тюрьме?

(Знаю, что Помазун уже отбывал в колонии срок за угон, и, по словам родных, после этого стал агрессивным и странным. — Прим. авт .).

— Что домой не можешь попасть. Я очень хочу освободиться. Надеюсь, после 25 лет меня отпустят по УДО.

— Вам сейчас 34 — плюс 25, это ведь почти 60.

— Не важно. Я этим живу. А еще невыносимо то, что здесь нельзя днем спать. Я устаю, хочется прилечь, а это строго-настрого запрещено. Днем вообще нельзя расстилать постель. Но я бы просто даже на полу полежал, такая усталость.

— Но вы ведь здесь ничего не делаете. От чего усталость?

— Она психологическая, наверное. А вообще я делаю. Убираю камеру несколько раз в день. Читаю.

— Какие книги предпочитаете?

— Я плохо запоминаю, что читаю. Но вот последнее было что-то про Прометея. А так люблю фантастику, «Волшебника Изумрудного города». Мысли уносят куда-то, и не хочется возвращаться в реальность. Еще я тут кино смотрю. Нам в камеру приносят DVD. Недавно показывали что-то военное. Про Великую Отечественную войну. А я ведь служил. Рядовой я.

— К тюремной еде привыкли?

— Да, тут все стандартное. Я люблю рис, гречку. Когда была Пасха, нам раздавали вареные яйца, куличи. Вкусно было. Но еда ведь не главное. Самое главное — попасть домой. Вы не представляете, как хорошо у меня в деревне. Родные от меня не отказались, пишут письма, присылают передачки.

— Вы пришли к вере за решеткой?

— Нет. Я был и остаюсь атеистом. Но ценность жизни тут понял. Не хочу умирать.

— Никто из тех, кого вы убили, тоже не хотел…

— Так уж вышло. Меня довели, разозлили… Охранник в универмаге нагрубил мне, ему не понравилось, что я хожу по женским отделам, а я подарок выбирал. Я решил совершить разбойное нападение — не видел другого способа в тот момент показать, что он не прав. Тех, кто на улице, я не хотел убивать, это вышло случайно, потому что у меня стали вырывать из рук винтовку.