Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

Осужденный в письме кается в том, что оговорил тюремщика. Якобы мучает совесть. Но, во-первых, есть ли у таких отморозков вообще совесть? Во-вторых, в свое время, когда только было заведено дело на Сандрыкина, в одну из газет уже поступали письма от осужденных из «Полярной совы», где те клеймили тюремщика. Кому верить?

Жуков прислал копию своего официального обращения в Генпрокуратуру, в котором требует убрать его из числа потерпевших от Сандрыкина. Не поздновато ли? Сандрыкин уже отмотал срок от звонка до звонка в Нижнем Тагиле. Недавно освободился, вернулся в Харп. Ни работы, ни жилья, ни семьи, ни доброго имени. Вряд ли стоит жалеть «оборотня», но история слишком запутанная и неоднозначная. Да и в письме Жукова есть нечто, мимо чего никак нельзя пройти. Кстати, в уголовном деле против Сандрыкина в конечном итоге осталось всего два потерпевших — педофил Жуков и криминальный авторитет Кузнецов.

«Я был признан потерпевшим в рамках ложного уголовного дела в отношении невиновного человека Сандрыкина Ю. П., — начинает свое письмо в „МК“ Жуков. — Я был вовлечен в это безобразие под угрозой физического насилия со стороны следователя по УрФО СУ СК РФ капитана Корешникова лишь в силу того, что ему был очень необходим второй потерпевший, чтобы подтвердить ложь первого — Кузнецова. Мне уже не важно, будет ли явлена миру правда о невиновности Сандрыкина, но мне важно, чтобы я сам не участвовал в этой лжи и был бы убран из списка лжепотерпевших. Весь суд над Сандрыкиным я сидел с опущенной головой, чтобы не смотреть в глаза тому, кого оклеветал. Мне было невыносимо слышать, как его соседи, друзья, коллеги рассказывали, что он полжизни провел в „горячих точках“. Более того, в тот самый момент, когда следователь Корешников с моей помощью фабриковал против него дело, он был в очередной командировке на Кавказе».

— Жуков? Он писал мне, — начинает Юрий Сандрыкин, которому я показала письмо в редакцию. С экс-тюремщиком общение продолжалось дней, но по телефону, потому что он за тысячи километров от Москвы, в Харпе, причем, по сути, бомжует: служебного жилья его лишили.

— Каялся Жуков в тех письмах. Я на него зла не держу. Я сразу говорил и следователю, и судье: «Зря вы впутываете в дело против меня осужденных. У меня к ним претензий нет. Все в тюремной системе знают, какие у меня с ними взаимоотношения. Как мы говорим, „по-людски“».

— Зачем вы вообще пришли работать в тюрьму? Неужели мечта детства?

— Я окончил Высшую школу МВД СССР, устроился в угрозыск. А потом оттуда уже попал в Харп. Тогда тем, кто туда командирован, сразу жилье давали плюс всякие надбавки. Я сам родом со Среднего Поволжья, так что суровый климат, вечная мерзлота меня не пугали. Я физически крепкий, никогда за всю службу не болел. Сначала я работал оперативником в колонии строгого режима ИК-3 (она тоже в Харпе), а потом уже, в 2005 году, был переведен в «Полярную сову». Всю дорогу я был «земной работник». При моем опыте другой бы руководящую должность давно занял, а я в начальники не стремился. У меня нет мохнатой руки, и я не был подхалимом, потому таких, как я, недолюбливали.

— И какое впечатление на вас произвела «Полярная сова»? Все-таки там сидят одни пожизненники…

— Для меня ничего особо нового. Хотя специфика есть в абсолютно любой колонии. Даже в одном регионе колонии одинакового режима отличаются друг от друга.

В «Полярной сове» главная особенность — камерная система. Осужденные живут в камерах по два — четыре человека. Передвигаются они только в наручниках в согнутом состоянии (голова к коленям), обязательно в робе и так далее. Кстати, там не только маньяки. Есть профессиональные наемные убийцы. Есть рецидивисты, которые всю жизнь в тюрьме провели. В «Полярной сове» не работают воровские понятия и нет деления по мастям. И все у них общее — кружки, миски.

— Неужели такое возможно? Не верится, что воры не пытались изменить такие порядки.

— «Цыганская почта» распространяется среди заключенных моментально. Когда наши «жильцы» еще сидели в СИЗО, они уже знали, куда их повезут отбывать наказание и что их там ждет. Так что все были морально готовы. И никаких попыток «раскачать режим» не делали и не делают. Знают, что это бесполезно. При мне в колонии не было ни одного бунта. Факт. Уже после меня была попытка побега, но ее пресекли — осужденный смог только выбраться из прогулочного дворика. Отношение к осужденным одинаковое, и ведут они себя примерно одинаково. Что террорист, что маньяк, что убийца — разницы никакой.