Евгений Панов - Ветры странствий. Публицистические очерки

В почти поголовном обзаведении граждан личными подсобными хозяйствами можно видеть не только незамысловатый житейский, но и высокий социальный смысл. Он в том, что дачи вернули людям интерес к сельскому труду. Когда отвыкшие от земли горожане получили по шесть соток на неудобицах, то обнаружили, что им нравится ее обустраивать. А ведь, по существу, их бросили на «болотные амбразуры». Многим этот бросок вышел боком – они принялись за дело так рьяно, что подорвали здоровье, но благодаря этим политым потом «соточкам» вспомнили, откуда они родом. В годы независимости доля дачных урожаев в продовольственном обеспечении семей существенно выросла, благодаря им люди не волнуются о пропитании семьи. Во многом благодаря всем этим разностильным «фазендам и плантациям» белорусская деревня не заброшена, это равноправный сектор народного хозяйства, а так как нормальным работящим людям свойственно улучшать среду своего обитания, обзаводиться удобствами, то деревня постепенно обустраивается, хорошеет, крепнет при любой официальной сельской политике власти и при том, какова бы она, эта политика, ни была на деле.

Так говорил мне врач, с которым во время сеансов физиотерапии мы успевали побеседовать о том, о сем. Что ж, в знакомой мне деревне рядом с домом родителей тетки Нины стояли два относительно новых дома белого кирпича, нечто похожее виднелось и в дальнем конце улицы. И все же старое деревянное жилье преобладало. Каменные хоромы выглядели как позолота, но поскреби ее – и увидишь бедность. Здесь, в провинции, она, казалось, существовала за стеной. Если в Минске рабочие крупных предприятий получали в месяц по 8—10 миллионов белорусских рублей (грубо, от 32 до 39 тысяч российских), то доярки на селе – по 1,5 – 2 миллиона (то есть не больше 8 тысяч российских) рублей. Столько же имели в провинции трудяги вроде тех, что ремонтировали санаторские дорожки. А вот зарплаты чиновников поднимались выше 25—30 миллионов (100—120 тысяч российских) рублей.

Вот эти цифры, полагал мой собеседник, и нужно считать достойным уровнем, на них и нужно ориентироваться, от них и нужно плясать. Между тем, его родная дочь, тоже врач, начинающий стоматолог в частной клинике зарабатывала в 10 раз меньше желанного уровня, а в государственной получала бы еще меньше. И ради этого стило упорно учиться целых 5 лет? И жить под постоянным страхом увольнения?!

Бедность таилась там, где приезжие ее не ждали. Так, на завтраке и на ужине в кружки заранее клали пакетик чая самого низкого сорта и еще, зачем-то, сахарный песок, хотя обычно на стол просто ставят сахарницу. Как выяснилось, ради экономии. Чтобы, не дай Бог, никто не сыпанул лишнего сахару и не случился конфуз – вдруг не хватит на завтра? Такой конфуз действительно случился буквально накануне нашего приезда. На счетах санатория кончились деньги, и отдыхающих два дня кормили гречкой-размазней, абсолютно пустой вермишелью и прочими похожими яствами. А ведь путевка на 12 дней обошлась едокам вермишели от 3,2 до 3,5 миллиона (по-российски, в пределах 14 тысяч) рублей. И для обыкновенного российского пенсионера, и для обыкновенного белорусского гражданина это недешево, и он рассчитывал на что-то повкуснее.

Конечно, через два дня деньги на счетах появились, питание вернулось к стандарту, скандалу не дали разгореться… но бедность никуда не отступила. Она, как и затаившийся в подсознании страх, уже стала неизменным и постоянным фоном повседневной жизни. Она, например, диктовала состав артистов, приезжавших на редкие концерты в санаторий – их лучшие годы и пристойные гонорары остались далеко позади, а другие бы за предложенные деньги не поехали…

Обратные билеты в Москву нам заказывал старый знакомый, тот, что встречал нас на вокзале в Витебске. «Скажите спасибо, – отрапортовал он, – удалось забронировать плацкартный!» Он чувствовал себя героем дня, но мы его подвиг не оценили, наоборот, расстроились: почему плацкартный?! Нужно было купе! Но вы же не сказали, что купе, огорчился благодетель, а у нас все ездят в плацкартном, это общепринятый способ передвижения – экономичный. Считается, что необходимо экономить, на чем только можно. Впрочем, ничего страшного: если хотите купе, то возьмете билеты легко и спокойно, купе – сколько хочешь, нет плацкартных…

Купейные билеты я действительно взял легко и свободно. Хотя без маленького недоразумения не обошлось и здесь.

– Пожалуйста, купейный, два нижних места, – сказал я в окошко кассы.