Евгений Панов - Призванные к другой жизни. Прикосновение к тайнознанию

Никуда не уйти и от многонациональности России – такой она была и такой останется. Российская цивилизация полиэтнична. Поэтому государству, хочешь, не хочешь, всегда приходилось заниматься национальными проблемами и иметь национальную политику. Причем, надо признать, весьма успешную.

Во времена московского князя Ивана Калиты принципы национальной политики фактически переросли в новый принцип строительства государства. Л. Н. Гумилев назвал его «принципом этнической терпимости». И поскольку страна наша, скажем еще раз, в обозримом будущем, а то и навсегда останется этаким «Вавилоном», плавильным котлом языков и народов, нам необходимо сегодня внимательно приглядеться к принципам Калиты. Они тоже из тех наследственных черт, которые надлежит беречь, развивать и использовать. Именно принципиальная этническая терпимость, как полагают исследователи (например, А. Жарников), позволила Москве закрепить свое лидирующее положение среди русских княжеств, получить поддержку не только с их стороны, но и со стороны самых разных народов Евразийского континента, стать для них на многие столетия истинным центром притяжения.

Иван Калита и его последователи стали набирать служилых людей исключительно по деловым качествам, независимо от племенного происхождения, разреза глаз или оттенков кожи. Все они – и славяне, и выходцы из Орды, и литовцы, и представители северных племен на княжеской или государевой службе были абсолютно равны. У них были одинаковые права и обязанности, равные шансы сделать карьеру и положить начало новому московскому роду, одинаково доброжелательное расположение начальства и самого государя.

Для поступления на службу необходимо было принять православие. Принявшие становились полностью своими, полноправными членами единой общественной системы, существующей и развивающейся как большая семья. Но и не придя к православной церкви, можно было спокойно жить на Москве, заниматься своим делом, здравствовать и богатеть, – никто никого по религиозным или конфессиональным мотивам там не преследовал, только вот на государственную службу иноверец поступить не мог. Все вершилось сугубо добровольно: хочешь быть нашим, русским – милости просим, ты нам подходишь; не хочешь – никто тебя не неволит, огнем и мечом в свою веру не обращает. Но и ты уважай иную веру и своих обычаев никому не навязывай.

Простые, мягкие и уважительные принципы терпимости оказались очень привлекательными. Со всех концов Евразийского континента потянулись в Москву люди особого склада: активные, непоседливые, ищущие, главным образом, не богатства, не сытого покоя, а возможности проявить себя с полным размахом. Да и что мог предложить им московский князь? В лучшем случае – дать «корм» с небольшой деревеньки. Зато на службе можно было развернуться по-настоящему, и пришлый народ поступал на службу. Именно служебный долг, государственные обязанности делали для них Московское княжество своим, а государство переставало воспринимать их как наемников. Государство не интересовало этническое происхождение человека и его прошлое, интересовало лишь его качество

Вот так, благодаря стечению объективных обстоятельств и сознательно проводившемуся в жизнь принципу этнической терпимости, на Москву потянулись разноплеменные пассионарии, готовые браться за сверхзадачи и способные терпеть сверхнапряжение, требуемое для их выполнения. Люди иного, непассионарного склада здесь обыкновенно не приживались, они были не нужны зарождающейся империи, да и она сама не представляла для них интереса. А вот прижившиеся пассионарии внесли заметный вклад в возвышение Москвы. Во многом их трудами она сумела обойти более богатых, родовитых, сильных соперников. Больше того, стала ядром новой российской государственности. В Москве возникает и быстро разрастается когорта деятелей, наделенных энергией, отвагой, а главное, неукротимой волей к объединению. Пассионарное ядро будущей России – поначалу этнически разнородное, но со временем переплавившееся в общем «котле» и отлившееся в новые формы – начинает ощущать себя единым целым. И неотъемлемой часть мироощущения «целого» стала этническая терпимость.

Она вошла в плоть и кровь России и послужила решающим фактором создания могучего многонационального государства, когда «под руку белого царя» пришли уже не отдельные пассионарии, а целые народы. Они веками жили бок о бок и продолжают жить сейчас, не тяготясь соседством. Правители – другое дело. У них свой интерес, свои резоны. И у так называемых «элит» – свои. А у народов интерес все тот же – общий. И общие заботы. И общие постсоветские проблемы. Народы без сожалений о «независимости» вернулись бы в общую многонациональную страну, как возвращаются в милый сердцу отчий дом.