Дмитрий Шушарин - Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас

Перестройка была попыткой обновления тоталитаризма, его переустройства на рациональных началах, отказа от наиболее архаичных его черт. Спустя тридцать лет после первых шагов Горбачева в этом направлении можно признать, что все удалось.

Вспомним, на что была направлена перестройка и что возникло спустя два десятилетия. Преодоление всевластия партийного аппарата – его и в помине нет, «Единая Россия» ничего общего с КПСС не имеет. Экономика вроде рыночная, но свободного рынка нет. Она очистилась от планового маразма, интегрируется в мировую хозяйственную систему под полным контролем власти. То же и в политике. Нынешняя правящая элита обеспечила себе несменяемость без репрессий, без уничтожения элиты оппозиционной. Выборы вроде есть, но выборной демократии нет, как нет и электората, – только население.

Власть от общества независима. Главным источником ее легитимации, как и в советские времена, является признание со стороны внешнего мира, мирового сообщества, ограниченного семью государствами. Больше и не нужно. Да и одной Америки достаточно.

Такова политическая реализация российской национальной идентичности – не больше и не меньше. И потому политические перемены в России не могут связываться с реализацией прикладных политических программ, сменой или обновлением элиты, а уж тем более с революциями и мятежами. Речь может идти о коренных, принципиальных, самых глубоких мотивациях политического поведения.

А для этого человек толпы должен стать просто человеком. И это единственная угроза вечно возрождающемуся русскому тоталитаризму. Что же до его нынешнего персонификатора, то каков бы он ни был, к нему тоже имеют прямое отношение слова Ханны Арендт о тоталитарном вожде:

«Будучи, в сущности, обыкновенным функционером, он может быть заменен в любое время».

В 1999 году в России начался экономический подъем. И это роднит тогдашних «спасителей отечества» со всеми их тоталитарными предшественниками, которые оказывались у власти не в самый тяжелый момент, а когда ситуация уже начинала улучшаться. Остальное доделали цены на нефть и газ.

Обращаюсь к своей статье, опубликованной два года спустя после прихода Путина к власти 15 15 Шушарин Д. Discipula vitae // Термидор. М. Модест Колеров & «Три квадрата» 2002. С.7—46. . Думаю, сейчас есть смысл вспомнить ее основные положения, поскольку именно тогда ожидания, связанные со сменой людей во власти, сменились тревогами.

«Итоги путинского двухлетия очевидны. Относительная экономическая стабилизация делает возможным переход к более последовательным праволиберальным реформам, но в политической жизни явно наметились правопопулистские тенденции. К власти пришли вахтеры. Не охранники и сторожа, а именно люди с психологией советского вахтера. И стабилизация становится фактором риска: усиливается опасность того, что вахтеры захотят воплотить свою главную мечту – установление в России тоталитарного режима. Ведь это до сих происходило вовсе не на пике кризиса, а при первых признаках стабилизации, когда уже есть чем поживиться.

Говоря о «двухлетии», мы уже беремся оценивать нынешнее состояние дел исторически. Между тем, это не всегда продуктивно. Когда речь идет о том, что происходит в России в последние два года, употребляются, в основном такие клише, как «постельцинская эпоха», «система Путина». То есть ситуация описывается относительно прошлого, а не в одном ряду с тем, что происходит ныне в странах, на чью политическую систему ориентируется Россия в своем постсоветском развитии. Почти не принимаются во внимание политические процессы, идущие сейчас в Европе.

А там ныне фиксируются некоторые изменения в традиционной политической структуре, прежде всего на правом фланге. Все более заметны и влиятельны те, кого принято называть новыми правыми, а их идеологию и политическую практику оценивают как правый популизм, самым серьезным образом отличающийся от правого либерализма. Точнее всех, пожалуй, идентифицировал себя самый известный и влиятельный правый популист Европы – Жан-Мари Ле Пен: «правый – в экономике, левый – в социальной политике». До известного предела понятие, термин или клише – назвать можно как угодно – «правый популизм» самым лучшим образом характеризует практику нынешней российской власти.

Можно радостно заключить, что русский путь в Европу – через популизм, да только стартовые позиции разные. Европейские новые правые поставлены в жесткие рамки конституционных норм, институциональных и общественных ограничений. У нас же все по-другому. Прежде всего, в России нет ясного понимания того, что между провозглашенным конституционным порядком и его реальным институциональным воплощением должна быть прямая связь.