С такими общими взглядами Майков и приступил к своим первым научным работам. Заявив себя горячим сторонником аналитического метода, он не дал настоящего философского объяснения тех путей, какими развивается человеческое познание. Самое представление о задачах науки вышло под его пером чересчур поверхностным, не коснулось главного психологического вопроса, не показало самого познавательного процесса в его живом, непосредственном движении. Майков как-бы не видит, что наука должна осветить глубокие основы нашей умственной деятельности, открыть те идеальные принципы, которые направляют весь опыт, вносят свет понимания в каждое наше прикосновение с внешним миром, с людьми, с политическими и социальными фактами. В самом низшем познавательном акте, в наших простых ощущениях главною творческою силою является не анализ, а синтез. Синтезом начинается работа ума, потому что всякое обращение к действительному миру требует постоянного вмешательства личного сознания, участия известных идей, предшествующих опыту, делающих его возможным в том или другом объеме. Анализ есть дальнейшая ступень – отвлеченное разъединение на части, по определенным признакам, того, что в живом психологическом процессе постоянно выступает цельными, слитными явлениями, завершенными событиями известного порядка. В каждой умственной работе, как она совершается непосредственно, синтез и анализ переплетаются вместе и дают в результате определенный предмет, тот или другой факт, который в свою очередь может быть подвергнут новому философскому обследованию. Мир, в который мы вступаем с нашими ограниченными средствами научного изучения, получает известную форму от нашего сознания, одевается цветами нашего воображения. Прежде, чем анализировать природу, открывать в ней строгую последовательность и преемственность явлений, мы должны воспринять ее известным образом, а это восприятие уже заключает в себе самостоятельный, оригинальный, субъективный элемент, который, соединяясь с внележащим материалом, и образует синтетический акт познания – основу всякого опыта. Научный анализ вскрывает только то, что до него уже вложено нашей умственной деятельностью в мир явлений, как внутренних, так и внешних. Обыденное и научное познание развиваются двумя различными путями, не противоречащими друг другу, но приводящими наше понимание жизни к настоящему, полному совершенству. Бессознательные акты души, которыми вносится наше творческое начало во все, что доходит до нашего чувства, в науке освещается с различных сторон, осмысливается идеями, приведенными в строгий порядок и систему. Анализ, говорит один из первых представителей новой итальянской философии, есть чтение великой книги жизни, созданной синтезом. Ошибка Майкова заключается в том, что он не провел границы между научным процессом изучения природы и непосредственным восприятием её явлений, в котором основная роль принадлежит синтезу. В его обрисовке вся задача научного анализа сводится к чисто внешнему расчленению предмета, к малозначащему сопоставлению различных его частей. Но собирая и разъединяя по случайным признакам отдельные элементы явлений, мы не изучаем при этом их сущности, их скрытой природы – того внутреннего идеального центра, около которого вращается мировая жизнь. При эмпирическом взгляде на задачу науки исчезают из кругозора те основы мира, без которых вся её работа превращается в сухую схоластику, в собирание мертвых фактов, не говорящих ничего живому воображению, не дающих возможности обнять человеческий опыт в одной цельной и законченной системе идей и понятий. Как это подтверждается и отдельными отзывами Майкова о Канте, Фихте, Шеллинге и Гегеле, он не стоял на высоте новейшей критической философии, и потому, – несмотря на природную склонность к теоретическим обобщениям, – его рассуждения о задачах науки, в связи с вопросом об анализе и синтезе, носят поверхностный, псевдо-прогрессивный характер.
В 1845 г. Майков, как мы уже говорили, принял близкое участие, в качестве негласного редактора, в новом журнале, под названием «Финский Вестник». В программе этого издания, приложенной к первой его книге и написанной Майковым, мы уже встречаемся с некоторыми отголосками тех самых научных симпатий, которые выразились в главных заметках Карманного Словаря Кирилова. Анализ, говорится в этой программе, развился так сильно во всей Европе, что «нравоописания почти поглотили изящную литературу». Это новое направление в искусстве обнаружилось и в России – не в силу пустой моды, а вследствие серьезных исторических причин. Русское общество вступило в эпоху полного самосознания. Мы делаем первые шаги на поприще истинной культуры. Россия выходит на арену истории с новой миссией, заключающейся не в чем ином, как «в критическом разборе всех стихий цивилизации, которою призваны мы пользоваться позже всех других народов Европы». Старая европейская культура уже не может вызвать никакого восторга в её учениках, «полных юности и энергии…»
Читать дальше