Аким Волынский - Репин и Ге

В ноябре истекшего 1894 года известный художник И. Е. Репин напечатал в приложениях к «Ниве» небольшую статью под названием «Николай Николаевич Ге и наши претензии к искусству». Производя критическую оценку произведениям Ге, г. Репин не в первый уже раз выступает с некоторыми теоретическими соображениями об искусстве вообще, об его задачах, об его отношении к прочим сферам человеческой деятельности и творчества. Талантливый художник с яркими красками и сильною, смелою кистью, но с умом холодным, неустойчивым, не склонным к идейному экстазу, не волнуемым страстным и упорным исканием истины, г. Ренин то метко вырисовывает отдельные качества произведений покойного Ге, их поэтическую силу и внезапно врывающуюся в них игру световых и красочных эффектов, то – не без оттенка академической суровости и высокомерной иронии – изобличает логическую несостоятельность разных теоретических увлечений своего умершего собрата. Статейка его, написанная местами с риторическим блеском, с некоторою разгульностью и артистической небрежностью в стиле, производит впечатление какой-то шумной манифестации или нового исповедания веры, с претензиями человека, нашедшего надежное убежище для своей долго блуждавшей, многострадальной мысли. Недавний апологет публицистически-тенденциозного искусства, с его волнующим красноречием гражданственных намеков и сенсационных, хотя и внешним образом обработанных тем, он вдруг отрешился и отрекся от тех богов, которым прежде воздвигал свои алтари и которые покровительствовали его молодой, неокрепшей славе. Теперь он на новом пути. Сражаясь с прежними предрассудками, от которых он уже взял все, что они могли дать лучшего, – широкую популярность в интеллигентной толпе, авторитетное имя среди передовых людей своей страны и своего века, он высказывает в отрывочной форме новые идеи, ловко схваченные им на-лету из современных течений европейской мысли, не овладевших его умом в том, что составляет их настоящую сущность. В стремлении молодых поколений к высшей красоте – гармонии внутренней правды и внешних форм её чувственного выражения – он улавливает только звонкие слова, и с приподнятым вдохновением натуры, не живущей оригинальными настроениями, проповедует новую для него истину: служение чистому искусству, свободному не только от узких публицистических тенденций, но и от аскетических идеалов морали и религии. Освобожденное искусство, в поверхностном изображении академически безмятежного художника, является каким-то великолепным, но заброшенным дворцом, с пустынными, холодными залами, блистающими причудливой мозаикой паркетов, расписными и лепными плафонами и стенами, игрою света среди барельефов, арок и колоннад. Вот к чему пришел по своему новому пути г. Репин. В неглубоком и неустойчивом уме этого художника идея свободного искусства превратилась в мелкую тенденцию нового рода, с мертвою аргументацией общими, бессодержательными фразами, в крикливую риторику бессильных дарований, стремящихся сказать новое слово в искусстве, но не обладающих творческой оригинальностью. Его возгласы о красоте никого не увлекут, потому что идея красоты сведена им к пустой и старой схеме. Его призывы к свободному искусству никого не расшевелят, потому что он призывает к искусству, опустошенному от всякого содержания.

Обозревая жизнь покойного Ге, г. Репин видит все несчастье этого художника в том, что он постоянно увлекался какими-нибудь идеями. В начале своей художественной карьеры он горячо примкнул к публицистическому движению 60-х годов и подчинил свой могучий талант утилитарным взглядам этой эпохи. Впоследствии, разочаровавшись в своих «либеральных и нигилистических воззрениях», разошедшись с людьми, поколебавшими в нем его горячую веру в художественное призвание, он удалился на лоно природы и отдался новым увлечениям и влиянию, исходившему от мощного слова графа Л. Толстого. «Ге быстро откликнулся», пишет Репин, «на сильные убеждения пропагандиста самоусовершенствования, непротивления злу насилием и любви к ближнему, выражающейся непосредственно личным трудом для блага и помощи несчастным, обездоленным разными условиями сложившейся жизни». Новая вера захватила горячую, страстную душу этого отзывчивого человека. Он почувствовал себя бодрым деятелем на поде морального труда и в среде простых людей, с их несложной, но полной внутреннего смысла жизнью, он вдруг развертывает свое увлекательное красноречие.