Эдвард Бис - Деморализация

– Смертники. Пятый блок, – добавил он факты почти сразу.

Ну, конечно! Как же я так? Немного расстроился. Я узнал в этом офицере, пополневшем и с брюшком, другого молодого тайского паренька, надзирателя в сержантских погонах, который был определен в столичную тюрьму Тайланда, переводом с периферии, десять или около того, лет назад. Я сразу вспомнил, что он еще молоденьким, худеньким юношей, облачившись в неудобную, неподогнанную под его комплекцию форму, начал исполнять свои функции надзирателя. Он сконфуженно пялился на заключенных и не знал первое время, как себя поставить. Палка, которую он таскал тогда, доставляла ему только неудобство, и при разговоре с заключенными он не знал, куда ее пристроить, так что, в основном, он ее прятал за спину при разговоре либо упирал один ее конец в землю как трость и загораживал ее своим телом.

Бесспорно, он хотел тогда казаться дружелюбным в силу своего воспитания. Это было видно, понятно всем, и хоть с иронией, но тепло воспринималось всеми смертниками.

Полдня тогда хватило, чтобы каждый узнал, что этот молоденький надзиратель родом из нагорной деревни недалеко от северного Чанг-Майя. Он говорил лисо 1 1 лисо – национальность и язык народов северного Тайланда , вроде был даже сам по национальности лисо и с готовностью, даже с внутренней охотой, заговаривал с теми смертниками, которые были родом из его родных мест. Все в нем тогда было просто и открыто.

– Начальник… Ты в порядке? – спросил я его по-тайски, определяя тем самым моё к нему дружелюбное и уважительное отношение.

– В порядке, – подтвердил он, кивая головой.

Передо мной стоял уже не тот худенький мальчик, а повзрослевший, пополневший с грустными и в то же время улыбающимися глазами. Былой простоты и наивности уже не было, хотя доброта проглядывалась. Пышная прическа под горшок осталась неизменной и он, как и раньше, стал заметен и определяем именно по ней.

«М-да», – думал я про себя, смотря на него и кивая головой. – Время идет, многое меняется». Он тоже стоял, кивал в подтверждение, выражая этим: «вот… такие дела».

Я помедлил и вздохнул. Он вздохнул тоже. Прошло время.

Вспоминая свои прошлые ощущения десятилетней давности, я стал улыбаться и отрицательно мотать головой. Он же смотрел на меня, грустно улыбаясь и, словно воспринимая мои чувства, соглашаясь, кивал в подтверждение.

Прошло еще немного времени. Надо было двигаться. Не стоять же, вздыхая о прошлом. Я громко произнес:

– All right. I should go, sir. Have a good day.

Английская речь была для него как сигнал к окончанию немого диалога. Заканчивая своё предложение, я уже начал шагать в направлении своего шкафчика. Надзиратель зашевелился, словно отстраняясь с моего пути, хотя этого не требовалось, он находился не в зоне препятствий моему движению.

Так произошла простая, ничем не обязывающая, можно сказать на равных, встреча двух людей. Несмотря на то, что между нами стоял невидимый барьер официальных отношений, в общении этого не чувствовалось.

Тот выходной субботний день я продолжил по расписанному мной плану. Вскоре после этого я уселся за столик в классе и занялся чтением. Хотя книга была не просто интересной, а представляла для меня находку, где автор, – редко для нашего ленивого, литературного времени, – совершил продуктивную с выкладкой работу, я – по какой-то нелепой рассеянности – перестал вникать в читаемый материал. Я сбивался, перечитывал абзацы и не мог толком сосредоточиться на том, что ранее меня влекло как магнит. Я просто вынужден был отложить чтение и заняться другим полезным делом. Что я и сделал.

Несмотря на то, что в камере вечером мысли рождали во мне чувства, а чувства нагнетали беспорядком мысли, спал я, как всегда, хорошо. Но следующий день, воскресенье, начался также с сумбурных мыслей и чувств. Позавтракав, я уселся в классе за облюбованный мной столик и принялся за чтение. Я знал, что у меня есть пару часов до тренировки. Но в голову вообще ничего не лезло. Мне пришлось несколько раз перечитать страницы заново, чтобы понять смысл но так и не удовлетворившись своей внимательностью, отложить книгу.

Для того, чтобы занять время до тренировки, я обратился к Джону, китайцу из Малайзии и предложил ему поиграть в китайские шахматы.

– Gee na 2 2 маленький мальчик, ребенок – (кит.) . Come on! – сказал я кратко и с ударением. Это означало мой призыв к турниру.

Джон подпрыгнул с готовностью и бегло заговорил: