Гейдар Джемаль - Разговоры с Джемалем

А что такое прогресс? Прогресс – это искусственная технологическая замена мистического «золотого века». Это гаджеты, самолёты, которые переносят тебя за два часа на расстояние 100–1000 километров. Это медицина, которая тебя защищает, и весь прогресс, привязанный к телу.

А в действительности прогресс несёт в себе и очень серьёзный негативный смысл. Вот допустим, если посмотреть на современный мегаполис, где 90 % жителей – потомки тех, кто сидел по медвежьим углам ещё три поколения назад. Какие-то рыбаки, если взять Париж – то это бретонские рыбаки, какие-то крестьяне, а французские крестьяне сто лет назад были очень дремучими, не менее дремучими, чем российские крестьяне. Они сидели все по своим углам, и, метафорически выражаясь, время их с точки зрения тогдашней экономики стоило копейку, причём день, год, а может, и вся их жизнь стоила копейку, если посмотреть с экономической точки зрения. А у их потомков, которые уже являются офисным планктоном, час уже стоит очень дорого. В этом смысле прогресс есть не что иное, как повышение стоимости жизненного времени обитателей мегаполиса. И мы видим, что воронка этого прогресса заточена на то, чтобы увеличить массу стоимости коллектива, этого человеческого материала.

Сначала повышаем стоимость времени мужчин, потом мы видим, что у нас есть ресурс – бабы не работают, бабы занимаются чёрт-те чем: стоят у плиты, с детьми возятся. Ну-ка давайте их в экономику бросим и за счёт этого тоже накрутим стоимость их жизненного времени и получим прирост общего капитала, связанного с человеческим временем. После этого начинаем смотреть – а где у нас ещё фермеры сидят. Сокращаем эти медвежьи углы, заставляем их мигрировать в город. Сначала безработными, потом используем их на примитивных строительствах дорог, заводов. Если они в конечном счёте всё же оказываются безработными, то мы нагружаем их функцией участников социальных программ, то есть они получают пособие, и вокруг них крутится ещё много людей, которые получают за то, что занимаются этими безработными.

Таким образом, прогресс заключается в том, чтобы наращивать стоимость человеческого капитала. Которая заключается в оценке времени, а ведь это, честно говоря, есть отчуждение в чистом виде, то есть это прямое ограбление человека. Да, конечно, офисный планктон не будет сравнивать себя с дедами и прадедами, потому что офисный планктон ходит на фитнес, в ночные бары и клубы и он доволен своей жизнью. Но ведь офисный планктон двумерен абсолютно, ибо вся его жизнь – это трансформация длительности в стоимость. Вот это и есть прогресс.

О. Д.: Что получается? В чём смысл? Я так понимаю, что идеализм, который был во многом определяющим сто – сто пятьдесят лет назад, сейчас не продаётся. Продаются автомобили, айфоны, фитнес, а идеализм продать нельзя, разве только в виде секты какой-нибудь или подходящей религии для общества. В этом дело?

Г. Д.: Я думаю, что ситуация реально такова, что сто пятьдесят лет назад идеализм никто не продавал, он был остаточным, это была задержка предыдущих матриц, которые не успели ещё рассыпаться. Можно отметить, что обыватель всегда живёт в предыдущем столетии, а элита – в следующем. Скажем, в XX веке средний человек живёт в XIX, а авангард – в XXI веке. То есть авангард находится в постмодерне, а обыватель и низы – ещё при Дарвине, при теории эволюции, при борьбе с церковью.

О. Д.: Я сейчас подумал, а может, не так плохо, что столь много обывателей? Пусть это стадо живёт себе и живёт, а люди смышлёные, быстро соображающие могут получить себе много благ жизни.

Г. Д.: Так это приведёт к тому же самому, к колбасе и к аргументу тела. Вопрос, однако, заключается в том, что, если мы имеем цели в жизни, они всегда автоматически уходят за рамки сугубо индивидуально человеческие, то есть они являются надындивидуальными. Фактически невозможно иметь цели, которые были бы ограничены рамками человеческого индивидуально-телесного формата. Есть такой убогий вариант, это американская мечта, индивидуальный проект каждого американца. Когда американец рождается, у него есть задача реализовать некий образ: домик, семья, которая растит детей, газонокосилка и определенное комьюнити вокруг в данном местечке. Но это, я бы сказал, исключительно уродливая вещь, она была бы ничего себе, если бы была замкнута и склеена клейкой лентой, как в некоторых американских фильмах показывают, – бесконечное вращение на том свете. Вопрос в том, что человек смертен, а смертность ставит вопрос о смысле всего остального…