Array Сборник статей - Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»

В поход русское войско вышло только в конце августа 1632 года. Время крайне неудачное для начала боевых действий и уж тем более для осады городов – шло осеннее ненастье, а за ним рукой подать и до зимних холодов. Но в выборе времени не было вины главнокомандующего так же, как и в затянувшемся, похоже, походе войска к Смоленску.

Под началом Шеина было сильное войско, но сам воевода оказался не на высоте поставленной задачи, собственной головой доказав, что защищать крепости много легче, чем брать. По-видимому, свою роль сыграл и вспыльчивый характер боярина, который не советовался ни с иноземцами-полковниками, ни с товарищами-воеводами, пребывая в «гордости и упрямстве».

Осада Смоленска началась в декабре 1632 года, а весной, по изъеденным оттепелью дорогам, с превеликим трудом подтащили из Вязьмы «большой наряд» и стали по городу бить «в день и в ночь». Войска несколько раз приступали к стенам, неудачно. А 25 августа 1633 года на помощь осажденному Смоленску явился недавно избранный на польский престол Владислав IV, тот самый «королевич» Владислав, которому в 1611 году присягали русские люди. В итоге командующий русской армией, не сумевший толком распределить силы, сам оказался в осаде.

Но главным ударом для «большого воеводы» стала неожиданная смерть патриарха Филарета. Скончался он в ночь с 1 на 2 октября 1633 года, и подобно тому, как его появление в 1619 году при царском дворе привело к большим изменениям в политической жизни, так и уход резко изменил ситуацию при дворе: из ссылки возвращаются польские «доброхоты», которых Филарет отстранил от власти.

Лишившись высокого покровителя, Шеин, должно быть, теряется в догадках: в Москве ищут мира, и, значит, ему надо менять образ действий. Положение воеводы осложняется тем, что он почти лишен связи с Кремлем: поляки перехватывают «проходцев», выуживая тайные грамотки из пустых посохов и из-под стелек сапог. При этом они спешат испортить настроение боярина: «Нам подлинно известно о всех ваших планах», – похваляется в своем послании царскому воеводе князь Радзивилл в декабре 1633 года.

Заметим, что лишая Шеина всякой информации, сами-то поляки были хорошо осведомлены о происходящем в Москве. Прибегая к «детективной терминологии», можно сказать, что агентурная сеть была заброшена ими широко – в итоге и «улов» был богатый, благо охотников, мечтающих досадить Филарету и послужить Владиславу, хватало. Шеину мешают, выдают с головой Владиславу. Враги, враги тайные и затаившиеся – вот что страшно…

Имея отрывочные, а затем и вовсе не имея никаких сведений из столицы, Шеин мечется в поисках решения. Он собирает нечто вроде военного совета: полковники, не видя возможности сопротивляться, предлагают капитулировать, тем более что королевские условия почетны. Воеводы Прозоровский и Белосельский предлагают пойти в прорыв, а «большой наряд испортить». Шеин растерян: в полках «от польского короля утеснение и в хлебных запасех и в соли оскуденье», об этом знают в Москве и обещают помочь, но помощи нет. Не значит ли это, что надо самому искать мир? После долгих колебаний и отступлений Шеин соглашается на сдачу. В середине февраля русские войска покидают свои «таборы». Жалкие остатки – около 8 тысяч человек – все, что осталось от некогда огромного, преимущественно разбежавшегося войска, – отпущены на волю. Вместе со своим воинством бредет в Москву и «большой воевода». Судьба, связав его жизнь со Смоленском, повторила виток. Но только на этот раз он пожинает бесчестье. Ореол героя исчез бесследно. Князь Ф. Волконский, возглавивший оборону Белой (она сыграла в 1634 году примерно ту же роль, что и Смоленск в 1609–1611 гг.), мог с полным основанием кричать с деревянных стен осаждавшим полякам: «Я вам не Шеин!» (И действительно, Белую он не сдал, заставив королевскую армию бесполезно протоптаться у ничтожной крепостцы два месяца.)

В Можайске М. Б. Шеина с товарищами берут «за приставы» и везут в Москву, а следом за ним, и даже перегоняя, летит страшное обвинение в измене…

Заметим, что в XVII веке сама измена трактуется достаточно широко – от «прямой» измены и предательства до «нерадения государеву делу». В смертном приговоре Шеин обвинен и в том, и в другом.

Уже некоторые современники усомнятся в справедливости такого решения, а в следующем столетии Татищев их отвергнет. Отрицать предательство Шеина станут и С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, А. Н. Зерцалов и другие историки, для которых казнь боярина – «боярская интрига». Но вот историк Д. И. Иловайский, бойкое перо которого сделает его автором монографий и гимназических учебников, возьмет на себя роль прокурора: даже если Шеин и не был предателем, то пострадал вполне заслуженно «за свой образ действия или, точнее, бездействия».