Array Сборник статей - Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»

Без сомнения, монашеский клобук перечеркнул честолюбивые замыслы Романова, мечтавшего о головном уборе иного фасона. Но и царь Борис, который думал, что покончил со своим противником, тоже просчитался: Филарет только затаился в Антониево-Сийском монастыре в ожидании своего часа. И этот час наступил.

Наступил на удивление скоро, в тот момент, когда самозванец переступил московский рубеж. По мере успехов самозванца росла и уверенность старца. Он то смеялся «неведомо чему», то вспоминал «про мирское житье, про птицы ловчие и про собак», то просто грозил своим тюремщикам: «…увидят они, каков он будет вперед».

Победа Лжедмитрия I была и победой Филарета. Он возвращается в Москву и возводится в сан Ростовского митрополита. Вступив на престол, Василий Шуйский отличает его. В Москве ходят слухи, что быть Филарету скоро патриархом всея Руси. Но то ли это была очередная уловка изолгавшегося Шуйского, то ли между царем и митрополитом в последний момент возникли какие-то трения, но только владычий посох в 1606 году уплыл из рук Филарета в руки казанского митрополита Гермогена. Филарет отбыл в свою епархию, где вскоре был пленен поляками, привезен под Москву и возведен в сан «тушинского» патриарха.

Федор Никитич был слишком опытным политиком, чтобы всерьез принимать шутовскую фигуру Лжедмитрия II. Вместе с другими русскими «тушинцами» он склоняется к кандидатуре королевича Владислава, который должен сменить Шуйского. В мае 1610 года, уже после распада «тушинского» лагеря, Филарету предоставляется возможность осуществить свой замысел: «воровского» патриарха отбивают царские войска и привозят в Москву, где последний тотчас подключается к заговору против царя. После падения Шуйского Филарет отправляется в составе «великого посольства» под Смоленск для переговоров с Сигизмундом III. Известно, что занявший Москву гетман Жолкевский повлиял на выбор послов, постаравшись удалить из столицы наиболее сильные и опасные для польской партии фигуры. Филарет и был такой фигурой, за что затем и поплатился пленом.

Появление в 1619 году в Москве властолюбивого Филарета, поставленного скоро в патриархи, привело к большим изменениям в ближайшем царском окружении. Наиболее одиозные, скомпрометировавшие себя общением с Сигизмундом III, лица отправились в ссылку. Это была не просто расправа – целый поворот в политической жизни, а с ним и озлобление.

Отзвуки подобных настроений дошли до нас. «Сей же убо Филарет… – читаем в хронографе архиепископа Пахомия, – возрасту и сану был средняго, божественного писания отчасти разумел, нравом опальчив и мнителен, и владителен таков был, яко и самому царю боятися его». В ядовитой характеристике немало правды: Филарет действительно не утруждал себя чтением Священного писания, в вопросах обрядности мог много перепутать и переврать; с царствующим же сыном Михаилом, избранным на Соборе, поступал круто, даже, как будто, иногда прикладывал отеческую руку и кричал: «Дурень, блага своего не понимаешь!» Что уж тут говорить о думных чинах, которых патриарх «зело томляше заточенми необратными, и инеми наказанми». Однако в характеристике Пахомия нет главного: «великий патриарх» явился ко двору со своей программой, с твердым убеждением, что многочисленные – от династических до территориальных – противоречия неминуемо приведут к столкновению с Речью Посполитой. Понимая это, начал деятельно готовиться к войне.

И в замыслах своих Филарет выступает смелым и энергичным политиком. В начале тридцатых годов, благодаря его усилиям, стали вырисовываться контуры антипольского союза в составе Московского государства, Швеции и даже… Турции.

Был ли в курсе дел Филарета Никитича смоленский герой? Несомненно. Он принимает участие в переговорах самого высокого ранга, документы которых тщательно скрывают даже от думных чинов: «А что с ним (шведским послом Б. Бароном, – Авт.) он (М. Б. Шеин, – Авт. ) о государевых делах говорил и тому записка особая, и та записка у думного дьяка Федора Лихачева в ящике».

Впрочем, для заносчивого боярина дипломатическое поприще мало подходило. Патриарх приберегал его для ратных дел, тем более что за Шеиным было безупречное и громкое прошлое. Начавшаяся война с Речью Посполитой привела в 1632 году его на пост главнокомандующего.

Затеянная патриархом война далеко не у всех вызывала сочувствие. Оппозиционные настроения вызвали взрыв негодования у Шеина. Если верить смертному приговору, вынесенному два года спустя, то «на отпуске у руки» государя боярин разразился гневной тирадой в адрес затаившихся недругов: мол, его-то службы известны, тогда как многие, покуда он служил, «по-запечью сидели, а сыскать будто было неможно». Словом, Шеин «поносил всю свою братью… с большой укоризною и службую и отечеством никого сверстником не поставил». По признанию думных чинов, они тогда, «не хотя его государя тем раскручинивати… умолчали». Но молчание, конечно, было порождено страхом перед всесильным Филаретом, нежели благородным стремлением не расстраивать мягкосердесного царя Михаила.