Дмитрий Мишенин - Ценные бумаги. Одержимые джиннами

Аркадий, ученик Мирзабая: Когда Талгат появился, как киногерой, мои впечатления были самые оптимистичные. Человек обладал мастерством русского советского искусства, был нескучен. Доказывал достижимость искусства каратэ. Когда я узнал, что у нас общие знакомые, стало приятно, что будет возможность познакомиться лично, припасть, так сказать, к источнику. Знакомство произошло в Москве. В комнату вошел японский капитан из «Право на выстрел», а я человек впечатлительный. Потом сидели, разговаривали. Он рассказывал, как снимает фильм, как его себе представляет, как в этом участвуют Мирзабай и Абай. Что такое «слетать с высот стиля» я уже знал. И знал, что актеры в миру совсем не Штирлицы или Белоснежки. Слет с высот стиля меня не удивил. Настоящим его народ знать не мог. И не должен был знать. Передо мной был шпанистский жлоб, советский везунок с талантом лицедея, это бесспорно, а в остальном вполне типичный. Пафосно спекулировал своей азиаточностью, в смысле «мы сохранили духовность народную, а вы русские нет». Потом говорили о знакомых, которых сейчас с нами нет, и он начал говорить совсем уж неожиданно. С презрением, злой жлобской иронией и пикантной усталостью, хотя мне казалось, что он человек неожиданно слабый, слегка растерянный и даже жалкий. Это у него жизнь такая деятельная и богатая большим смыслом. Он такою жизнью организован, а в миру, несмотря на таланты, инфантильный, чуть злой подросток, способный и заныть вдруг. А, значит, будут проблемы.

Димамишенин: О ком Вы говорили, если это не секрет, в тот первый разговор, что у Вас сразу сформировалось такое негативное впечатление о человеке?

Аркадий, ученик Мирзабая: Сейчас уже не вспомню. Содержание разговора не было важно. Впечатлило проявление Талгата в неожиданном виде. Он не учитывал, что вокруг люди, придававшие значение деликатности. Это была вторая мысль о нем.

Димамишенин: Ваше описание Талгата очень литературное. Такое ощущение, что Вы прекрасно сами умеете писать, и складывается впечатление человека хорошо образованного и умного. Это не комплимент, а просто констатация факта. Я рассматриваю Ваши слова как Ваш субъективный взгляд на эту историю. Но благодаря ей то же самое наблюдение о субъективности можно распространить и на версию ЧИЗ. Благодаря нашей беседе не установится объективная реальность. Все, что возможно добиться нашими разговорами, это посеять семя сомнения в официальной версии и показать ее ровно такую же условность, как и ваши наблюдения. Просто кому-то покажется ересью одно, а кому-то другое. Но пусть будет выбор.

Аркадий, ученик Мирзабая: С тем, что людям можно дать выбор, не согласен. Думаю, это журналистское лукавство. У людей нельзя отнять выбор. Даже если опубликовать только одну версию, всегда найдутся самостоятельно думающие. Другое дело, когда человек понимает, что пропагандируется абсурд, и выбирает пользоваться этим. Революцию задумывают гении, совершают фанатики, а результатами пользуются подонки. Вот в чем действительно выбор. А вообще — никогда не понимал журналистской этики до конца. Если Вы хотите что-то мне рассказать, не спросив меня, хочу ли я знать именно это. Как можно решать за других, в чем им реализовать свое право на информацию? Вот «видишь тонущего — возьми у него интервью, а потом спасай» — более понятно. «Лучшая новость — это плохая новость» — совсем понятно. Известны вечные общие вопросы в масштабе всего общества. Получается какая-то «незаказанная услуга». Но при талантах, известных нам по вашему творчеству, «делать для всех важными ваши детские субъективные переживания» — святое дело. Вот эксгибиционизм это плохо. У Вас скорее человеческая здоровая система ценностей. Не скажу «Дай бог каждому». Хорошего — понемножку.

Димамишенин: Откуда Вы узнали о событиях, которые произошли в Вильнюсе?

Аркадий, ученик Мирзабая: Письма Мирзабаю стали возвращаться, а потом меня пригласили в Москву в прокуратуру и хорошо удивили тем, что убит Талгат, убили его Мирзабай и Абай и какие-то сосунки, а мы секта дзен-буддистов и кришнаитов.

Димамишенин: Такой безумный микс мог родиться только в голове советского следователя или редактора из «Политиздата».

Аркадий, ученик Мирзабая: Следователь Климавичюс показался мне любезнейшим, интеллигентнейшим и проницательнейшим человеком. Мистика его не интересовала. К моей версии он отнесся с энтузиазмом. Микс содержался в изложении прокурором Норкунасом его понимания сути официальной версии. Совсем было не обидно. Делаем скидку на то, что прибалт, на формальный интерес. На понимание бесполезности развивать идею смягчающих обстоятельств. Ясно же: коммунисты не упустят возможность громко судить секту. Секс и насилие в наличии. Пипл обхавается. Чины-награды обеспечены.