Светлана Алексиевич - Чернобыльская молитва

Мама часто надевает черное. Черный платок. На нашей улице все время кого-то хоронят... Услышу музыку - бегу домой и молюсь, читаю "Отче наш". Молюсь за маму и папу..."

"За нами приехали солдаты на машинах. Я подумал, что началась война. Они говорили непонятные слова: "дезактивация", "изотопы"... В дороге приснился сон: произошел взрыв! А я живой! Нет дома, нет родителей, нет даже воробьев и ворон. В ужасе просыпался, вскакивал... Смотрел в окно: нет ли в небе этого гриба кошмарного?

Помню, как солдат гонялся за кошкой... На кошке дозиметр работал, как автомат: щелк, щелк... За ней - мальчик и девочка... Это их кошка... Мальчик ничего, а девочка кричала: "Не отдам!!" Бегала и кричала: "Миленькая, удирай! Удирай, миленькая!" А солдат - с большим целлофановым мешком..."

"В доме мы оставили, закрыли моего хомячка. Беленького. На два дня ему еды оставили. А уехали насовсем".

"Загрузили нас в эшелон. Маленькие ревут, выпачкались. Одна воспитательница на двадцать человек, а все плачут: "Мама! Где мама? Хочу домой!" Мне - десять лет, такие девочки, как я, помогали успокаивать маленьких. Женщины встречали нас на перронах и крестили поезд. Несли домашнее печенье, молоко, теплую картошку...

Нас везли в Ленинградскую область. Там уже, когда подъезжали к станциям, люди крестились и смотрели издали. Боялись нашего поезда, на каждой станции его долго мыли. Когда на одной остановке мы выскочили из вагона и забежали в буфет, никого туда больше не впустили: "Тут чернобыльские дети едят мороженое". Буфетчица кому-то по телефону говорила: "Они уедут, мы помоем пол с хлоркой и прокипятим стаканы". Мы слышали...

Встречали нас врачи. Они были в противогазах и резиновых перчатках... Забрали у нас одежду, все вещи, даже конверты, карандаши и ручки, сложили в целлофановые пакеты и закопали в лесу.

Мы так напугались... Долго потом ждали, как начнем умирать..."

"Мама с папой поцеловались, и я родилась.

Раньше я думала, что никогда не умру. А теперь знаю, что умру. Мальчик лежал вместе со мной в больнице... Вадик Коринков... Птичек мне рисовал. Домики. Он умер. Умирать не страшно... Будешь долго-долго спать, никогда не проснешься...

Мне снился сон, как я умерла. Я слышала во сне, как плакала моя мама. И проснулась..."

"Хочу рассказать, как прощалась с нашим домом моя бабушка. Она попросила отца вынести из кладовой мешок пшена и разбросала его по саду: "Божьим птичкам". Собрала в решето яйца и высыпала во дворе: "Нашему коту и собаке". Нарезала им сала. Вытряхнула из всех своих мешочков семена: морковки, тыквы, огурцов, лука-чернушки... Разных цветков... Рассыпала по огороду: "Пускай в земле живут". А потом поклонилась дому... Поклонилась сараю... Обошла и поклонилась каждой яблоньке..."

"Я был маленький... Шесть, нет, восемь лет, кажется. Точно, восемь. Посчитал сейчас.

Помню много страхов. Боялся бегать босиком по траве. Мама напугала, что умру. Купаться, нырять - всего боялся. В лесу рвать орехи. Взять в руки жука... Он же по земле ползает, а она зараженная. Муравьи, бабочки, шмели, все зараженные. Сад белый... Стеклянный...

Мы ждали весну: неужели снова вырастет ромашка? Как раньше? Все у нас говорили, что мир поменяется... И по радио, по телевизору... Ромашка превратится... Во что она превратится? Во что-то другое... А у лисы вырастет второй... хвост, ежики родятся без иголок, розы без лепестков. Появятся люди, похожие на гуманоидов... Без волос, без ресниц... Одни глаза...

Я был маленький... Восемь лет...

Весна... Весной из почек, как всегда, раскрутились листья. Зеленые. Зацвели яблони. Белые. Запахла черемуха. Раскрылись ромашки. Они были такие же. Тогда мы побежали на речку к рыбакам: у плоток по-прежнему голова и хвост? И у щуки? Проверяли скворечни: прилетели скворцы? А появятся ли у них дети?"

"Я слышал... Взрослые шептались... Бабушка плакала... С моего года рождения (с восемьдесят шестого) - ни мальчиков, ни девочек в нашей деревне нет. Я - один. Врачи не разрешали меня рожать. А моя мама сбежала из больницы и спряталась у бабушки... И я дома у бабушки родился... Я все это подслушал...

Братика и сестрички у меня нет. А я очень хочу.

Тетя, вы писательница? Скажите, как это меня могло не быть? А где бы я был? Где-то высоко, на небе? На другой планете?"

"В наш город привезли художественную выставку. Картины о Чернобыле... Бежит по лесу жеребенок, он из одних ног, их восемь-десять, теленок с тремя головами, сидят в клетке лысые кролики, ну как пластмассовые... Люди гуляют по лугу в скафандрах... Деревья выше церквей, а цветы, как деревья... Я до конца не досмотрела. Наткнулась на картину: мальчик тянет руки, может, к одуванчику, может, к солнцу, а у этого мальчика вместо носа... хобот. Захотелось плакать, кричать: "Не надо нам таких выставок! Не возите! И так вокруг все говорят о смерти. О мутантах. Не хочу!!" Первый день на выставке были люди, пришли, а потом ни одного человека. В Москве, Петербурге, писали в газетах, на нее ходили толпами. А у нас - пустой зал.