Анатолий Черняев - 1991 год - Дневник помощника президента СССР

31 декабря

Разговор с одним итальянским другом. Тот задал ему риторический вопрос: что будет с "мировым революционным процессом", когда мы, СССР, перестанем быть мировой военной сверхдержавой? В самом деле, думаю я, сейчас эйфория на Западе в отношении нас потому, что Горбачев осмелился отказаться от этого статуса и снял советскую угрозу, а в остальном-то зачем мы им, каков у них может быть интерес к нам? Скажем, по сравнению с Латинской Америкой, Китаем? Любопытство? Да, конечно. Все-таки, Толстой! Достоевский! и прочие всемирные мифы, на которых строятся представления о нас, русских. Это проблема. Хорошо, если мировая. А если провинциальная и только наша?!

...Прав Гаврила Попов (вчера по телевидению): в 1989 году, мол, ничего не произойдет заметного в "положении жизни", хотя новые тенденции будут нарастать. Думаю, однако, что объективная логика начатого Горбачевым (а может быть, и не вполне осознаваемый им замысел) такова: режим, созданный за 70 лет, должен распасться, его надо развалить. Только тогда общество из чувства самосохранения начнет создавать себя заново. И никаких догм прошлого, будь они даже ленинские. Так что Попов прав, возможно, в отношении экономики, но с точки зрения дальнейшего развала 1989 год принесет очень много. Вон какой уже темп неуправляемости.

19 февраля 1989 года

В Пицунде (М. С. с Р. М. на отдыхе, я при нем). Какое обилие мыслей и талантов в России, когда свобода. Одно это -- уже великое завоевание, которое навсегда войдет в историю, даже если собственно с перестройкой ничего не выйдет. М. С. думает об этом, не исключает провала. Но это не ослабляет его порыва.

Кстати, один эпизод из его недавней встречи с рабочими. Фрезеровщик московского завода после выступления М. С. сказал: "Что ж это получается? Вы все на себя берете -- и успехи, и провалы, -- а другие что? Будут отсиживаться в креслах, пока не прочтем в газетах сообщение, что по возрасту и состоянию здоровья..." М. С. покраснел, как-то выкрутился, а в публикации об этой встрече эпизод был сведен к нескольким словам: "Подсыпали ему и перцу, и соли".

3 апреля 1989 года

Зашел разговор о Зайкове. Я заметил: не политический он деятель. М. С. в ответ: "Не только это. Политическим деятелем становятся, но должна быть основа -- кувшин. Содержимое кувшина -- наживное, а сам-то он от Бога. Вот я что, разве изменился? Нет. Каким был сызмальства, таким и остался... по сути..."

Шахназаров, присутствовавший при этом диалоге, выступил так: "Пора, Михаил Сергеевич, менять команду. Вот мы с Черняевым, да и другие, всю жизнь в писарях, но, наверное, что-то смогли бы, если бы своевременно нас подпустили к решениям. Впрочем, время такое. И вы, Михаил Сергеевич, не упустите время. Подтягивайте свежие силы. Мы с Анатолием уже старые. Нам осталось чуть-чуть. Нас в политики уже не выведешь..."

В аэропорту провожали Горбачева. Началась свара еще при нем... в отдалении от иностранных послов, которые не без удивления наблюдали эту горячую сцену. А когда самолет Горбачева выруливал на взлетную полосу, в аэропорту остались Рыжков, Слюньков, Зайков. Премьер-министр крыл Зайкова чуть ли не матом: "До чего ты довел Москву?!" Слюньков поддавал, Зайков оправдывался. Я подумал: высшие руководители страны собачатся по поводу того, что в одной молочной только молоко, в другой -- только сливки, в третьей -- только кефир. А капуста навалом будет гнить на базах, а в магазинах ее нет, и т. п.

Николай Иванович рефреном повторял: "Можете вы с Лигачевым говорить что угодно, я буду против, потому что это тупик, катастрофа".

23 апреля

Куда ни кинь, страна в расхристанном положении. Она больна. И гласность -- как горячечный бред больного, не подающего пока признаков выздоровления.

30 апреля

После Пленума ЦК Горбачев позвонил мне домой. Интересовался, как я воспринял происходившее. Я сказал, что в зале витал дух "Нины Андреевой" и что если даже кое-кто там за перестройку, то уровень их сознания не выше "Нины". И, конечно, с такими кадрами во главе обкомов и ведомств перестройку не сделаешь. Горбачев крыл многих выступавших на Пленуме матом. Ну а что с ними делать, остановил сам себя, поступить, как с Егорычевым в 1967 году? Я ему в ответ: народ это понял бы... раз революцию делаем. Демократия не всюду срабатывает. Потом я написал ему целый трактат о Пленуме. Предлагал, в частности, довести состав ЦК до 100 человек и покончить с представительским принципом. Поднимать интеллектуальный уровень ЦК.

2 мая 1989 года

Внутри растет тоска и тревога, ощущение кризиса горбачевской идеи. Он готов далеко пойти. Но что это означает? Любимое его словечко -"непредсказуемость".