Владимир Маканин: Алла Марченко. Запах своей тропы

И нет, как мне кажется, ничего случайного в том, что времени, которое мы сейчас называем глухим (когда и душа, и воля, и мысль были под спудом, а на поверхности лишь вид застывшего движения), потребовался прежде всего Маканин, ибо он, в силу особенностей своего дара, точнее и чутче других смог и расслышать и выразить глухонемое бормотание оцепеневшей жизни («Голоса»)…

Как это ни странно, но главного в самом Маканине — поразительную его интуицию — критика, казалось бы, столь внимательная к нему, так и не заметила.

На созданном критикой словесном портрете Маканин выглядит примерно так: этакий аналитик, занятый анатомированием людей и быта большого города, трезво и беспристрастно взирающий в глаза суровой реальности. «Нельзя сказать, — утверждает А. Латынина, собравшая мозаичные камешки и сложившая по картинке лик, — чтобы портрет был вовсе не верен (в известной степени и лестен)».

Подобный портрет и не мог быть «вовсе не верен», ибо в случае с Маканиным интуиция сочеталась с умением трезво и даже расчетливо распорядиться добытым столь оригинальным, не общим способом «золотым запасом» жизненного материала. Когда доходило до выделки вещи, в дела включался холодноватый и изобретательный интеллект математика, шахматиста, порой и меломана, знающего, какая бездна разделяет природный наивный «мелос» и высшие законы гармонии, и тут уж «он был до бесстрашия верен своему расчету» (В.Бондаренко). Отсюда, похоже, и те сложно составные, причудливые повествовательные формы, где так легко сопрягаются, не сливаясь, а сосуществуя, быль и небыль, тончайшие психологические нюансы и характеры, редуцированные до социального «знака», уклончивая парадоксальность авторских соображений и вульгарный примитив «безъязыкой улицы»…

Считаю необходимым, коли уж дошло до предварительных итогов, поставить под сомнение и еще одну расхожую критическую аксиому, из тех, что кочуют из статьи в статью: главная ставка и главный козырь в игре Маканина — серединный человек. На мой взгляд, это недоразумение. В маканинской галерее типов нашего времени нет, как говорится, представителей командных высот, нет и людей социального дна. Но это, как мне представляется, не потому, что эти сферы недоступны маканинскому «спектрографу». Но потому, что Маканину важнее знать, что происходит в главных — серединных — слоях социального спектра — той реки с быстрым течением, той общей всем жизни, что катит и катит свои воды, не ведая ни про подкопы-туннели, ни про одержимых копателей (помните, в «Утрате»: «Под самый Урал рою!»). Вечная эта река даже на яхты-гондолы особого внимания не обращает, на те самые ладьи-лодочки, на которых — поверх зыбучих ее вод — катаются-развлекаются и сами победители, и люди их свиты («Человек свиты»).

Нет в маканинской галерее современных типов и портретов победителей, чьи лики и свойства с ревностью и азартом живописует «артель сорокалетних». Однако, глядя мимо победителей и всякий раз застаиваясь перед серединным человеком, тем самым человеком как все, что во все русские века был если и не движителем прогресса, то уж наверняка держателем контрольного пакета акций вечно живой жизни, Маканин с еще большим вниманием всматривается, вслушивается в людей крайности: Пекалов из «Утраты», Куренков из «Антилидера», Якушкин из «Предтечи», Леша-маленький из «Отставшего», Павел Алексеевич из «Гражданина убегающего». И вряд ли потому только, что эта богатая и сложная модель — человек крайности, сам же себя в эту крайность и загнавший, — просто возбуждает воображение художника.

Намертво и не без оснований привязав Маканина к самой жгучей современности, к ее причудам и сюрпризам, мы почему-то проглядели один очень важный для понимания его творчества момент, а именно серьезность, с какой он, автор «Отдушины» и «Полосы обменов», размышляет о русском (в фундаментальном, лихачевском смысле этого понятия).

«Нет одного национального характера, — пишет Д.С.Лихачев, — есть много характеров, особенно (но не исключительно) свойственных данной нации… Некоторые из них канули в прошлое, некоторые вновь появляются… Одни… выросли на основе многовекового национального развития, другие — мелькнули на национальном горизонте и исчезли… Это — „сообщество“ характеров и типов, и оно все время движется вместе с движением истории… Ни характеры, ни их сочетания не остаются неизменными. Они развиваются, усложняются, „воспитываются“ историей» 1.