— Что это вы за столпотворение устроили? Народу пол-Минска нагнали, телекамер наставили, журналистов толпа… Почему со мной не согласовали? Самоуправничаете?
— Я… мы… — забормотал Виктор, — думали…
Тут я все понял. Из-за спины Виктора выдвинулось багровое лицо начальника Особого отдела ЦК КПСС товарища Малина.
— Здравствуйте, Кирилл Трофимович… Я тут мимоходом… Думаю, дай заскочу… Да вот, сугробы, заносы… припозднился немного. — Похоже, он был растерян не меньше нашего. Откуда мимоходом заскочил, уточнять не стал, а припозднился, похоже, на сутки, и Мазурова упустил, и собрание допустил.
А Кирилл Трофимович продолжал бушевать:
— Телекамеры убрать! Что за чествование устроили, будто вождю какому! Партизанщину развели! Меня нет, так что, нельзя было с Москвой посоветоваться и провести все тихо, скромно? — Он знал, в чьи уши попадет информация, и старался вовсю. Никита, конечно, не забыл и белорусский бунт при назначении Зимянина, и непокорство Мазурова.
— Не додумали, Кирилл Трофимович, ну, я завтра кое-кого взгрею!.. А телекамеры разрешите оставить только на ваше выступление и доверенных лиц… Надо народ в республике успокоить, а то пошли всякие домыслы…
— Никаких лиц, а то ведь я знаю, начнут величать да возвеличивать…
Назавтра в “Правде” появился отчет о встрече с избирателями и статья Мазурова. Все стало на свои места. А больной прибыл в ЦКБ к завтраку, вроде и не уезжал. Блок коммунистов и беспартийных сработал на выборах — лучше не придумать.
Я уже совсем свыкся со своим положением, но за два дня до Нового, 1964 года Мазуров пригласил меня и сказал:
— Вы мне надоели.
Чувствуя какой-то подвох, я смиренно пожал плечами:
— Надоел, так надоел. Спасибо за высокую оценку моих скромных усилий. Когда сдавать дела и кому?
Он улыбнулся и протянул мне пачку красивых кремлевских открыток:
— Поздравьте своих домашних, пошлите знакомым.- Он встал, прошелся по кабинету, остановился возле меня. — Мне стыдно держать вас на подхвате. Вы независимо мыслите и вполне созрели для самостоятельной работы. 2 января 1964 года принимайте пост главного редактора “Советской Белоруссии”. С Новым годом вас! — Приобняв меня, крепко пожал руку. — Спасибо за работу и верность.
Сбылась мечта — я достиг солидного положения в журналистике, возглавил крупнейшую в республике газету. Справедливость и популярность — вот две задачи, которые я поставил перед собой и коллективом. Хотя двойная жизнь продолжалась, мы печатали нелепые директивы партии по всем вопросам — о том, какой гвоздь вбивать в какую стенку и какого числа и месяца сеять гречиху. Целые номера отводили под бесконечные речи нашего дорогого Никиты Сергеевича. В общем-то, когда их не было, скучали. Забитые речами полосы давали экономию гонорара, и мы тогда могли заплатить больше нештатным авторам и сотрудникам. Занятый рутинной работой, я как-то не замечал, на какую высоту взобрался.
Однажды раздался звонок от Мазурова:
— Я слышал, что в Минск приезжает Шостакович с первым исполнением 13-й симфонии. Вы не думаете, что такое крупное событие в культурной жизни республики стоит отметить?
— Безусловно, стоит. Я заказал серьезную статью музыковеду.
— Правильно.
И когда статья была опубликована, он снова позвонил. Признаюсь, не без трепета душевного поднял я трубку и услышал:
— Молодцы. Дельная статья.
Вскоре позвонил завотделом пропаганды и агитации Николай Капич. Он начал с высокой ноты:
— Борис, ты соображаешь, что делаешь? Глянул на четвертую полосу сегодняшней газеты и обомлел… На кого замахнулись?
Не желая, чтобы риторический вопрос обратился в конкретный, а Капич попал в дурацкое положение, я ответил:
— Только что звонил Кирилл Трофимович и похвалил за статью о Шостаковиче… Ты тоже о ней?
Капич замялся и от растерянности забыл, о чем только что завел речь:
— Да нет… А разве есть такая статья? Где, говоришь, на четвертой полосе? Интересно, интересно.
— А ты о чем?
Но Капич, поняв оплошку, уже отключился. Сразу же объявился министр культуры Григорий Киселев. Он панически крикнул:
— Что вы наделали? Да ведь теперь Фурцева…
Я не дал ему погрязнуть в позоре:
— Мазуров только что звонил, благодарил за статью о Шостаковиче. Ты о ней?
— Я. Да… Нет… А в каком номере?
— Думаю, в том, который ты держишь в руках. А, Гриша?
В трубке раздались гудки.
О том, что статья “дельная”, я узнал также из присланного мне перевода отзыва “Нью-Йорк геральд трибюн”. Видная американская газета не обошла вниманием нашу скромную газету, обвинив ее в антисемитизме, хотя статья не затрагивала еврейского вопроса. Тактичная музыковедша прошла по краю пропасти. Сделав уважительный разбор и отдав дань восхищения гениальному творению композитора, она с сожалением отметила, что текст стихов Евтушенко адресует мировую трагедию к конкретному событию — расстрелу немцами еврейского населения Киева в Бабьем Яру, где погибло 25 тысяч населения. Но ведь рядом Белоруссия, которая от рук немцев потеряла 2 миллиона 200 тысяч мирных граждан, в том числе 300 тысяч евреев. А Польша? А Югославия?.. Каждому Гитлер назначил свой “холокост”.
Читать дальше
