Константин Крылов - Нет времени

Таковы исторические факты. Машке рассказывает в подробностях, как это всё происходило, уделяя особое внимание людям — прежде всего, естественно, Великим Магистрам Ордена. Изложение событий у него, в общем, соответствует действительности, — тем более, что половину первой книги составляют подлинные документы того времени.

Однако всё подаётся под специфическим соусом. Автор не скрывает своего восторженного восхищение Орденом, а об уничтоженных им народах говорит в лучшем случае с брезгливым отвращением. Drang nach Osten не рефлексируется: уничтожение недочеловеков-славян подаётся как само собой разумеющееся действие, что-то вроде гигиенической процедуры очистки от вредных насекомых. Обосновывается всё это, разумеется, религией. «Идея ордена — борьба против язычников, врагов христианской веры» — объясняет Машке. Впрочем, из его же изложения ясно следует, что орденское государство было не столько миссионерским, сколько колонизаторским: его целью было не обращение язычников, а уничтожение ненемецких народов, с последующим заселением этих земель «чистой немецкой кровью». Последняя вызывает у Машке бесконечные восторги, равно как и дух Дисциплины, Служения, Иерархии, столь свойственный орденскому государству. Многие страницы книги заполнены сладострастными (иначе не скажешь) описаниями разных проявлений «сурового духа мужественности».

Нетрудно догадаться, что крах ордена Машке объясняет не его военными поражениями, а внутренним разложением, «эгоизмом сословий», которые-де просто-напросто сдали Орден ради своих мелких корыстных целей. Однако величие Пруссии заставляет автора смотреть в будущее с оптимизмом (как оказалось, несколько преждевременным).

В заключение — две красивые цитаты, дающие представление о книге.

«…Новейшие события немецкой истории кровно связаны с сущностью и предназначением Ордена германцев. Как и встарь, налицо единение солдата и государственного деятеля. Снова из расы и рода как птица феникс возрождаются Государство и Народ. Снова воцаряется идея Ордена, ставшего проявлением и символом политической воли нашего времени. До сих пор ни одно поколение немцев не испытывало подобного чувства сопричастности и устремленности в завтрашний день…»

Это не Гиммлер какой-нибудь там. Это Машке, предисловие к «Магистрам».

А вот ещё:

«Несет свои воды бурная река жизни. На её противоположном берегу лежит утраченная немцами земля. Сердце ноет. Только рыцарские замки на Востоке стоят как бессменные часовые — безмолвные свидетели силы и воли немецкой нации. Там лежат поля, с которых орел Фридриха взлетает к солнцу; а здесь, у самой границы, возвышаются немецкие могильные курганы — вечное напоминание нации, которая властвует над миром только тогда, когда верит в себя и свои силы».

Это не Машке. Вот это как раз Гиммлер, речи перед личным составом СС.

Немцы неисправимы. Что вояки, что книжные черви — у них у всех на уме «кровь и железо», железо своё, кровь желательно чужая.

Но не будем возмущаться этим. Может быть, этому нам стоило бы у них поучиться. Во всяком случае, среди русских историков и близко не было «державников» подобных Машке, — впрочем, как у русских не было и исторического опыта, сколько-нибудь приближающегося к кровавому, но закалившему национальный характер опыту Германского Ордена. И поневоле думаешь: не отсутствие ли этого самого опыта реального гнобления и порабощения других народов обошлось нам, терпеливым добрякам, в две мировые войны и ныне проигранную третью?

Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс. Переписка 1920–1963. М.: Ad Marginem, 2001

Не помню кто — кажется, Аверинцев — заметил: «Нехорошо всё-таки печатать Флоренского так, как будто он досократик и от него осталась только пара фрагментов».

Это било в десятку: не так уж давно книжки с названиями типа «Критика буржуазной философии XX века» пользовались нехилым спросом — заради нескольких длинных цитат из «буржуазных философов». Впрочем, советская цензура иной раз делала послабления: образованцам иногда давали понюхать эссе какого-нибудь «сартра» — разумеется, из тех, что побезобиднее, ну и не без купюр, разумеется. В хороших изданиях выгрызки деликатно обозначались как «[…]» — о-о-о, какие алмазы яхонтовые мы тогда воображали себе на месте этого клешнявого кукен-кракена!

Особенно же показательной была тяга к изданию каких-нибудь безопасных и малоинтересных маргиналий. Например, в семьдесят третьем году от рождества Христова издательство «Мысль» порадовала томиком француза Леже-Мари Дешана (на родине вполне неизвестного), ставя себе при этом в особенную заслугу то обстоятельство, что переписка оного Дешана с Вольтером, Дидро и Робине издана в стране Советов куда полнее, чем в «самой Франции». Несчастный советский гуманитарий выкушивал «что подали» и цыкал зубом: хотелось-то «настоящего буржуазного», а не дидерота вольтерыча и какого-то там «робине», пропади он пропадом.