Борис Акунин - Дети луны(Смерть на брудершафт. Фильма четвёртая)

- …Сон… Всё сон… - прошептала она.

- Никакой не сон, а обыкновенный шпионаж! Этот ваш Каин - агент германской разведки. Вы фотографируете документы, а они потом оказываются у немцев! Проснитесь, Алина! Придите в себя! Это не шутки, это государственная измена!

Ему очень хотелось взять её за плечи и как следует потрясти, чтобы вывести из сомнамбулической отрешённости, но нельзя было распускать руки, уподобляться гнусному Каину.

Посмотреть издали - ширма как ширма. Японская, из рисовой бумаги. Белый фон, на нём серебряные хризантемы. Но вблизи видно, что ширма не настоящая, а бутафорская, вроде валяющейся на полу коринфской колонны. Во-первых, эта трёхстворчатая перегородка слишком велика, гораздо шире и выше пианино. Во-вторых, цветы намалёваны без восточного излишества, смотреть на них нужно из зала.

Со стороны открытой площадки, освещённой свечами, ширма кажется непроницаемым светлым задником, за которым - густая тьма. Если же расположиться по ту сторону хризантем, вид получается совсем иной. Hа белом экране разворачивается театр теней: чёрный прямоугольник пианино окружён тёплым, слегка покачивающимся сиянием; над верхней кромкой контур двух голов - одна в шляпке с ниспадающими на плечи волосами, вторая коротко стрижена.

Именно оттуда, из темноты, затаившись между большими ящиками, к разговору прислушивался человек. Лиц собеседников он не видел - лишь чуть размытые силуэты, но не пропускал ни единого слова.

Когда мужской голос сказал про “обыкновенный шпионаж”, неизвестный поднял правую руку, для лучшего прицела подхватил пистолет левой и навёл мушку на тот кружок, что покруглее - без головного убора. Расстояние до мишени было плёвое, шагов десять; Но стрелять подслушивающий не спешил.

- Что вы мне суёте? - вяло спросила девушка. - Зачем?

- Действительно, незачем. Вы и так отлично знаете, что там. Чертёж артиллерийских позиций Новогеоргиевской цитадели.

Кажется, стрелок решился. Он снял оружие с предохранителя, приготовился нажать на спуск, но электричество, которое весь вечер вело себя совершенно непредсказуемо, вдруг снова включилось. На складе стало светло, но тени на ширме исчезли.

Так и не успев выстрелить, человек судорожно втянул воздух.

Нервный разговор между тем продолжался.

- Чертёж чего?

- Вы даже не поинтересовались, что вам было поручено сфотографировать? Для вас это просто набор бессмысленных линий, кружков, стрелок и квадратиков. А ведь каждый из них - это люди, тысячи людей. Попади такой документ к врагу, и последствия будут ужасными!

Девушка пролепетала:

- Вы говорите, а я ничего не понимаю… Алёша, мне плохо. Совсем плохо… Позовите Каина. Ну пожалуйста! Скажите ему, я всё отдам! Завтра! Ах, вы не можете, вы его ударили… Что же мне делать? Я гибну!

Свет погас, и театр теней вновь зашевелился. Вернее, двигалась лишь голова в шляпке. Она качнулась к мужской, но та сохранила суровую неподвижность. Тогда барышня отступила на несколько шагов и вышла из-за пианино. Теперь она была на виду вся, тонкая и поникшая.

Рука с пистолетом примерилась. Чуть дёрнула стволом, наведённым на маленькую мишень - торчащую над пианино голову; стремительно перевела дуло на женский силуэт; вернулась к исходной позиции.

- Смотрите на меня, Алина! Слушайте меня! Каин - германский шпион. Документы, которые вы тайно фотографировали, попадали прямиком к немцам.

- Кто шпион? Каин? Да что вы, Алёша. Он просто даёт мне ампулы и берёт за это…

Палец плавно нажал на крючок. Одновременно с грохотом выстрела пистолет дёрнулся вправо и выбросил злой язычок пламени ещё раз.

На белом экране появились две дырки.

Всё это напоминает тягостный, вязкий сон. Слабый свет, вокруг чернота. Зыбкие слова, падающие в никуда. Ускользающий взгляд. Блеск чёрного лака, в котором отражаются огоньки. Бессмысленный белый фон с нелепыми, грубо намалёванными цветами.

Болезненное состояние Шаховой было заразно. Прапорщик чувствовал себя как в дурном сне. Бежишь по тяжёлому песку, а с места не движешься. Разговор глухого со слепым! И это чёртово освещение! А ещё иррациональное чувство, будто кто-то пялится на тебя из пустоты.

Он механически покосился вправо и скривился.

Это лакированный череп, стоящий на пианино, таращился на прапорщика своими чёрными дырьями да скалил зубы, словно издевался.

А дальше случилось то, что может произойти только в кошмаре.

С оглушительным, ужасающим треском череп вдруг полетел - нет, ринулся на Романова. Ударил обомлевшего прапорщика крутым лбом в переносицу. Это было больно и очень страшно. Не устояв на ногах, Алексей рухнул на пол - аккурат на лежащую колонну, то есть туда, куда уже имел неудовольствие падать несколько минут назад.