Борис Акунин - Дети луны(Смерть на брудершафт. Фильма четвёртая)

Под высоким потолком зажглись лампы. Они светили не так уж ярко, но после абсолютной темноты стало больно глазам.

И всё же прапорщик разглядел самое важное. В выемке стены, за пожарным щитом, кто-то прятался - в каком-нибудь десятке шагов.

- Руки вверх, два шага вперёд! - торжествующе выкрикнул Романов.

И подлое электричество, будто насмехаясь, опять погасло.

Кто-то лёгкий, проворный бежал к запасному выходу. Алексей шёл сзади неспешно, теперь уже уверенный в успехе.

Загрохотала, заскрипела дверь.

Давай, давай, потыкайся в неё, мысленно подзадорил Романов угодившего в ловушку шпиона.

Спасибо дону Хулио и его верному слуге. Иногда встретишь какого-нибудь отъявленного мерзавца и поражаешься, зачем только живёт этакая гнусь? А гнусь, может, появилась на свет и коптила небо ради одного-единственного благого деяния: чтоб в нужном месте и в нужный момент запереть некий засов, тем самым отрезав путь к бегству гадине во сто крат более опасной.

Лампы снова загорелись, но это было уже и не нужно. Мышь так или иначе попала в мышеловку. Однако всё равно мерси.

Алексей стоял перед запертым выходом и держал на мушке человека в красном облегающем костюме и глухом капюшоне, закрывающем лицо.

Палач, вот кто это был. Тот самый, что вчера и сегодня постоянно крутился неподалёку от стола, за которым сидел прапорщик…

Ряженый прижимался спиной к закрытой двери. Глаза в прорезях матерчатого колпака горели яростью, как у затравленного волка.

- Ни с места! - тряхнул револьвером прапорщик, видя, что Палач делает шаг вперёд. - Застрелю!

- Не застрелишь, - прошептал тот. - Живьём взять захочешь.

Что правда, то правда.

Подняв руку, Алексей высадил остаток барабана в потолок - чтоб Козловский понял, куда бежать. Потом бросил разряженное оружие на пол, слегка присел и выставил вперёд руки, заняв оборонительную позицию джиуджитсу.

Противник задержался подле наполовину распакованного ящика, в котором поблёскивала крышка пианолы. Отодрал рейку с торчащими гвоздями и кинулся на Алексея.

Удар был не силён и не размашист, с расчётом не оглушить, не сбить с ног, а разодрать лицо. Этот враг был вдвое меньше Мефистофеля, но вдвое опасней. Подобной быстроты прапорщик не ожидал и сплоховал - не успел уклониться. Пришлось закрываться рукой.

Предплечье пронзила боль. Палач с вывертом рванул рейку на себя, отпрыгнул и, не теряя темпа, нанёс ещё один удар, боковой. Теперь Романов был наготове, но всё равно еле увернулся. По разодранной руке струилась кровь.

Неугомонный молчаливый противник всё налетал и налетал, нанося короткие, кошачьи удары своим нелепым, но опасным оружием.

И Алексей совершил ещё одну грубую ошибку, от которой неоднократно предостерегал своих учеников инструктор Гржембский, любитель иностранных слов. Он говорил: “Не центрируйте внимание на чём-то одном. Оно должно работать автономно, само по себе. Кто центрирует внимание, ослабляет периферию”.

А Романов, испугавшись ржавых гвоздей, слишком уж следил за когтистой деревяшкой. Потому и пропустил неожиданный манёвр Палача - тот внезапно обернулся вокруг собственной оси и подсёк прапорщика ногой под коленку. Алексей потерял равновесие и третий раз подряд оказался повержен на пол. Только теперь настырный враг не дал ему подняться, а прыгнул сверху, перехватил рейку обеими руками с концов и попытался пробить упавшему горло гвоздями. Романов едва-едва успел вцепиться в палку, тоже в две руки. Её отделяло от подбородка всего несколько дюймов.

- Алёша! Ты здесь? - раздался издалека крик Козловского. Загремели шаги сразу нескольких людей. - Отзовись!

Но отозваться было невозможно. Все силы хрипящего от натуги прапорщика уходили на то, чтобы удерживать палку с гвоздями на безопасном расстоянии.

Изобретательный враг физически был несколько слабее Алексея, но зато использовал всю тяжесть своего тела, давя сверху вниз. Дистанция между горлом и хищно поблёскивающими гвоздями (их было шесть, теперь прапорщик явственно это видел) неуклонно сокращалась. Глаза убийцы торжествующе горели в отверстиях маски. Пальцы потянули рейку чуть влево, должно быть, метя одним из гвоздей в артерию.

Романов понял: ему не продержаться. Ещё секунда-другая, и всё кончится.

А коли так, нечего и упорствовать. К чёрту инстинкт самосохранения.

Авось не в артерию!

На всякий случай он вывернул голову и выпустил палку.

Два гвоздя из шести вонзились ему в шею, деревяшка с хрустом надавила на кадык. Но зато руки были свободны. Мыча от боли, прапорщик исполнил жестокий, но эффективный приём под названием “Двойной рожок”: одновременно воткнул большие пальцы Палачу в оба уха. Даже при небольшом замахе болевой шок временно парализует противника.