Борис Фрезинский - Илья Эренбург и Николай Бухарин

Отрывок, если НИ хочет, пусть выберет сам. Можно 19 главу90. Можно другое по его выбору: он роман читал”, – поскольку Эренбург не посылал Бухарину в Москву рукопись “Книги для взрослых”, речь может идти только о чтении в Париже, тем более что и свободного времени у Бухарина там было больше и виделся он там с Эренбургом не раз). Кстати сказать, в пору пребывания Бухарина в Париже получил Эренбург очень доброжелательный, если не сказать восторженный отзыв, члена редколлегии “Знамени” С. Рейзина о “Книге для взрослых”; среди немногих рекомендаций автору была такая: “Я бы снял имена Бухарина, Карахана”91. Эренбург эту рекомендацию отверг, и ласковые слова о Бухарине появились в пятом номере “Знамени” (“Книгу для взрослых” издательство “Советский писатель” сдало в набор 21 июня 1936 года, а подписали ее в печать 10 декабря 1936 года, когда у Эренбурга уже никто и не спрашивал, оставлять Бухарина или нет, – все необходимые купюры издательство сделало само).

Доклад Бухарина в Париже состоялся 3 апреля (текст его перевел друг Эренбурга Андре Мальро, который в книге “Веревка и мыши” вспоминает тревожную прогулку с Бухариным по Парижу92), а 6 апреля Эренбург отбыл в Испанию, не зная, что видит Бухарина на свободе в последний раз.

Гражданская война в Испании еще не началась, но уже вполне вызревала, и эти события на несколько лет захватили Эренбурга, позволив ему не думать о многом (“Додумать не дай, оборви, молю, этот голос,/Чтоб память распалась, чтоб та тоска раскололась…” – признавался он в стихах испанского цикла)… Испанские статьи Эренбурга – последнее, что из присланного им печатал в “Известиях” Бухарин, печатал вопреки мнению Радека: “17/V [1936 года] Дорогой Николай!

Мне сообщают сегодня, что ты сегодня жаловался на отдел, упрекая его, во-первых, в нежелании печатать статьи Эренбурга, во-вторых, в нежелании давать обозрения из многих газет (в одном номере). Так как тебе известно, что за отдел я несу ответственность, то правильнее было бы поставить этот вопрос на заседании редколлегии. Но я не имею причины тебе письменно засвидетельствовать, что оба упрека нелепые93. Эренбурга я считаю очень ценным сотрудником, но я считаю, что талант сотрудника не освобождает главного редактора от обязанностей относиться к каждой статье критически, под углом зрения политики газеты. Считаю неправильным печатать при теперешнем положении в “Известиях” подряд одну энтузиастическую статью об Испании за другой94. Об Испании нам надо писать сдержанно в официозе правительства, ибо значительная часть игры против нас построена на том, что мы руководим испанскими событиями. Поэтому особенно ошибочным считал напечатание корреспонденции, кончавшейся [тем], что испанские рабочие поняли значение оружия, динамита и так далее95. Я устанавливаю, что я этой статьи вообще не читал, [так] как вообще статьи Эренбурга пользуются привилегией непрохождения через отдел, что касается обозрений, то раз надо давать подбор из многих статей, другой раз – целую показательную статью ‹…› Вместо разговора, который устраняет разногласия, получается смешное положение, когда главный редактор жалуется на отдел, что отдел его не слушает. Если ты считаешь, что ты прав, то ты ведь можешь дать приказ – потому [что] ты главный редактор. Замен этого не делать и брать реванш над отделом, который обязан слушать моих указаний, т. к. я обязан принимать к исполнению твои указания.

Привет. Не злись, а лучше думай.

Твой К[арл] Р[адек]”95а.

Последние сохранившиеся послания Эренбурга Бухарину датированы июнем 1936 года. “9 июня [1936 года] Дорогой Николай Иванович, только что вернулся из Чехо-Словакии и Вены. Напишу для газеты три очерка: Вена96, словацкий съезд писателей97, Мукачево98. 20[-го], вероятно, поеду в Лондон99 и оттуда снова напишу, так что двухмесячный “отпуск”, видимо, начну позднее.

Посылаю Вам по совету т.т. из полпредства письмо с описанием положения в Испании100 и др. местах. Может быть, Вы найдете нужным показать его кому-либо авторитетному.

Я весьма огорчен нашей лит-политикой, в частности с тревогой размышляю о судьбе моей “Книги для взрослых”, да и о судьбе моей101.

На Вас я в обиде: считаю, что плохо выкроили отрывок102, да и постскриптум к испанской статье103 составлен чрезвычайно своеобразно.

В Париже теперь настоящая Испания104. Видимо, писать о забастовках в наших газетах нельзя, т. к. не получил от Вас телеграммы105.

Сердечно Ваш И. Эренбург”.

Последнее послание – телеграмма или телефонограмма: “Тов. Бухарину.