Николай Лесков - С людьми древлего благочестия

Держась своего предмета, я буду по возможности касаться всех частей устройства рижской общины, но прежде всего я нахожу нужным сказать несколько слов о духе самого раскола в общинах рижской и псковской. Это совершенно идет к моему предмету.

Тем самым, что раскольники Риги и Пскова со времен Екатерины находились в полной моральной зависимости от московского Преображенского кладбища, обыкновенно определяют дух их вероучения. Их до сих пор считают федосеянами или феодосиевцами, то есть последователями дьячка Крестецкого яма Феодосия, отделившегося от поморского согласия. Секта федосеевцев в истории русского раскола важна не менее секты поморской, следующей учению даровитых братьев Денисовых, распространявшемуся по России из Выгорецкой киновии. Обе эти секты признают благодать преемственного рукоположения исчезнувшею, считают господствующую церковь изменившею своим древним, законным правилам, отвергают духовенство как санктифированное сословие и, следовательно, отвергают возможность самой евхаристии. Разница между поморцами и феодосиянами главным образом заключается в том, что поморцы допускают брак, освящая его благословением родителей и отца духовного, и молятся за царя; а федосеевцы не допускают брака и не только не молятся за царя, но и молящихся за него «поморян», в насмешку над их трусостью перед Самариным, называют не «поморянами», а «самарянами», намекая таким образом на начало богомоления за власть в Выгорецкой обители «страха ради Самарина», чиновника, производившего там следствие. Брак у федосеевцев отвергается прямо, как последствие отвержения священства; «венчать некому», говорят, «да и время не то: антихрист невидимо царствует, и настали дни, в которые не довлеет ни женитися, ни посягать». А за царя не молятся потому, что «он не благоверный», то есть не старой, не благой веры, «сын ереси», «эллин», и наконец просто так не молятся, потому что не в обычае за него молиться. Это «так» замечается и у чистых верноподданнейших поморцев, которые, например, молятся за царствующего государя, как «за власть предержащую», но за умершего молиться не хотят, даже страха ради самаринского. Это одинаково относится ко всем умершим государям: Петру I, Павлу Петровичу, Николаю Павловичу и особенно уважаемым всеми старообрядцами Екатерине II с Александром I, которых хотя они тоже не позволяют себе назвать «благоверными», но всегда признают «благочестивыми».

Судя лишь по одним этим отличиям учения поморского от учения федосеевского, можно до некоторой степени объяснить себе причины прежнего правительственного неблаговоления к федосеевцам. Но оснований и смысла преследования скромнейших и верноподданнейших поморцев, обижаемых властью и осмеиваемых за свое «самарянство» своими же братьями раскольниками других согласий, понять невозможно. Это объясняется только разве огульным взглядом на раскол и его тенденции да отсутствием в администрации людей, знакомых с духом раскола.

Однако обе главные беспоповщинские секты, поморцы и федосеевцы, в течение двух веков подвергались совершенно одинаким преследованиям гражданской и духовной полиции, и даже можно сказать, что наивным петербургским поморцам часто доставалось гораздо больнее, чем федосиянам, московские вожаки которых отлично знали топографию домов некоторых влиятельнейших лиц прошедшего времени.

Я упоминаю об этом для того, чтобы заметить несообразность огульного закрытия разом всех первоначальных школ в общинах раскольников разных согласий. Сказав раз, что я не имею основания опровергать заключений, сделанных о духе преподавания в школе Ковылина, где будто бы двумстам мальчикам внушалось «отвращение к церкви и церковникам-никонианам», я позволю себе, однако, указать на раскольничью генерацию, народившуюся тогда, когда уже не существовало зловредной ковылинской школы, да не было и вообще никаких раскольничьих школ. Генерация эта взросла в круглом невежестве и воспитала в себе сугубое «отвращение к церкви и церковникам-никонианам». Тут дело совсем не в школе…

Поездке моей в Ригу, как уже сказано, предшествовало заявленное раскольниками поморского согласия желание усвоить себе порядки рижской общины и завести школы по образцу рижских раскольничьих школ.

Зная из истории раскола нравственную связь рижских раскольников с московским Преображенским кладбищем, я никак не мог понять, как возникло у поморцев сочувствие к общине, приверженной федосеевщине, и, выехав из Петербурга, не поехал прямо в Ригу, а остановился сначала в Пскове.