Николай Лесков - Статьи

Подписали: “Вашего высокоблагородия покорнейшие попечители старообрядческого учебного заведения: Иван Игнатьев Лисицын, Андрей Семенов Пуговишников, Павел Данилов, Никон П. Волков, Павел Егоров Леонтьев”.

Рига 18 ноября 1832 года.

Вот все, чего добились от раскольников губернатор Егор фон Фелькерзам и рижский полициймейстер, подполковник и кавалер Иван Павлович Вакульский 2-й.

Раскольники, очевидно, упорствовали и хотели поставить на своем. Губернатор фон Фелькерзам и полициймейстер Вакульский, вероятно, это видели, но не нашли никаких средств переупрямить раскольников.

Получив это “требованное покорнейшее объяснение”, губернатор Егор фон Фелькерзам, по-видимому, нашел положение свое столь затруднительным, что более ни на чем не настаивал и даже не выразил никакого собственного мнения о том, что бы следовало в настоящем случае предпринять с непокоряющимися “покорнейшими попечителями” старообрядческого общества, а представил вышеприведенное их “требованное покорнейшее объяснение” барону Палену. В этом представлении от 24 ноября 1832 г. за № 292 губернатор Егор фон Фелькерзам докладывал генерал-губернатору, что он представляет приведенный казус на его благоусмотрение и “будет иметь честь ожидать предписаний”.

Тогда, чтобы положить всему этому конец, школу гребенщиковского заведения, существовавшую на основе правил, утвержденных генерал-губернатором Паулуччи, не стесняясь этими правилами, закрыли, а новой, устроенной сообразно общим правилам, раскольники не приняли.

——

Последствия закрытия раскольничьей школы. — Вредный класс, с которым не управилась рижская полиция. — Сирот берут в кантонисты. — Обращение в православие. — Мальчик, который бросился в воду. — Секретные школы.

Закрытие раскольничьей школы в Риге составляет наипечальнейшее событие в истории русского населения в Риге. Раскольники, разумеется, обманули администрацию, уничтожившую их школу и предложившую им завести другую с православными учителями. В “требованном покорнейшем объяснении” они, хотя и обещали посылать детей в общие школы, но и в самом обещании этом тогда же, когда оно давалось, не трудно было увидеть одно лукавство и желание как-нибудь отвязаться от докучного вмешательства. Раскольники не стали посылать детей своих в общие русские школы. Шесть или семь, так сказать, раскольничьих аристократов составляли незначительное исключение, но и эти хотя и не оставили своих детей в невежестве, однако не послали их в русские училища, а отвели в частные школы к немцам, где православное духовенство ничем не командует. Гонимые своими православными соплеменниками, раскольники предпочитали обращаться к немцам. Дело было поставлено так, что они более полагались на лютеранский индифферентизм немцев, чем на веротерпимость русского православия. Отсюда началось онемечение в Риге нескольких богатых русских раскольничьих домов. Между тем, правила маркиза Паулуччи, на основании которых существовала раскольничья школа, были упразднены, и упразднены весьма оригинальным образом: они были вытребованы для дополнения и не возвращены. Вместо них даны новые правила, устранявшие коллегиальность общинного правления и сосредоточивавшие все в руках одного попечителя, для надзора за которым был поставлен еще другой попечитель от правительства, преимущественно местный жандармский штаб-офицер. Общинное правление и хозяйство начали колебаться. Бедные дети стали болтаться без всякого присмотра, предаваясь с самого раннего детства крайнейшему разврату. Община с ужасом смотрела на страшную картину и ясно предвидела еще худшую, но все-таки оставалась непреклонною. Детям открывалась широкая дорога к гибели, с каторгою в перспективе, но упорные раскольники охотнее выпускали детей на эту дорогу, чем в православную школу, где законоучитель должен был представлять им веру их отцов как нелепое заблуждение. Хранящиеся в архиве прибалтийского генерал-губернатора дела о раскольниках представляют такие ужасы деморализации рижского раскольнического юношества, что рассказ о них покоробил бы самого небрюзгливого человека.

В 1849 <���г.> деморализация раскольничьей молодежи в Риге достигла крайних пределов. Мы выше сказали, что 30 апреля 1838 года последовало повеление об обращении в кантонисты сирот, бывших на воспитании в упраздненной раскольничьей школе, а 11 июля 1844 <���г.> генерал-губернатор князь Суворов просил бывшего министра внутренних дел Льва Алексеевича Перовского “ходатайствовать о дозволении распространить в Риге, без изъятия на всех бродяжничествующих и нищенствующих по городу малолетних раскольников, правило 30 апреля 1838 г.” (то есть отдавать их всех в баталион военных кантонистов). Ходатайство свое об этой мере генерал-губернатор князь Суворов подкрепил тем, что “число бездомных и бесприютных раскольников в Риге, известных здесь под именем карманщиков”, постоянно возрастает и становится большою тягостию для общества. “Городская полиция, — писал князь Суворов, — бессильна, чтобы с успехом следить за вредным классом карманщиков”. Этот “вредный класс”, перед которым являлась бессильною рижская полиция, по расчету, образовался из поколения раскольников, народившегося после уничтожения в 1832 году гребенщиковской школы, в которой, как мы выше видели, по правилам, утвержденным маркизом Паулуччи, было принято воспитывать сирот и пристраивать их к местам. Большая и сильная рижская раскольничья община, никогда не бросавшая своих сирот и детей бедняков, теперь ничего для них не делала, потому что была лишена права содержать для них приют и школу, а генерал-губернатор, находя себя не в силах “подбирать детей”, как подбирало их общество, находил одно спасение: пристроить их в кантонисты.