Лев Аннинский: Обрученные с идеей (О повести "Как закалялась сталь" Николая Островского)

Ее читают иначе, чем старую художественную продукцию, поглощаемую в тишине и одиночестве. Ее читают по другим законам. Ей ищут место на другой, повой шкале. На шкале, которую эта книга создает себе сама.

Поток писем, хлынувший в журнал «Молодая гвардия» с 1932 года, в какой-то степени открывает нам секрет воздействия на людей повести Островского.

Практически объять этот поток, учесть его вполне теперь уже вряд ли возможно, — настолько это море безбрежно. Но вот некоторые ранние цифры. В 1934 году — около двух тысяч писем. За первые десять месяцев 1935 года более пяти тысяч.

И из всех этих тысяч — только триста индивидуальных, а остальные — от комсомольских, военных и рабочих коллективов. Работники журнала «Молодая гвардия», не привыкшие к такой бурной переписке с читателями, потрясены масштабами реакции, и, может быть, именно эта реакция в течение трех лет дает им силы в полном одиночестве твердить «литературе», что они открыли вулкан и что этот вулкан дышит.

Как читают Островского?

Вот как: «В который раз перечитывала „Как закалялась сталь“. И вероятно, не раз еще буду перечитывать…» «Два раза читал эту книжку…» «Достав книгу…

я организовал проработку ее у себя в комсомольском коллективе…» «Как только перерыв между боями, уже слышишь — начали читку… Мне нет покоя от бойцов.

Говорят: раз прочтем, второй читать будем и в третий раз перечитывать будем. Я таких чтецов в первый раз в жизни встречаю…» «Николай, братишка! Пишет тебе незнакомый слесарь Краснодарского депо. Уже пять часов утра, а я всю ночь читал про твоего Павку. Я так его полюбил, что всех его врагов прокалывал пером. И до того проколол журнал, что теперь сижу и думаю как его отнести в библиотеку!»

Разумеется, читательское письмо, вообще являющееся в советской России чем-то вроде исповеди, само по себе не редкость в жизни писателя, привыкшего к посланиям незнакомых людей, в том числе и яростных. И все-таки, даже на этом фоне неистовая реакция читателей на появление повести Островского — этот шквал коллективных откликов — нечто из ряда вон выходящее. Кажется, что «коллективное» — значит, организованное сверху. Нет! В ту пору — нет! Снизу подпирает! «Организовать» такое от нуля невозможно — можно только ввести напор в берега. А напор — мощный, и именно от «земли», от «комсы», от «массы».

Нет, эту книжку читают не так, как обычную художественную литературу. Недаром и слово-то употребляют другое: не читают, а прорабатывают. Или как во время войны рассказывал на одном из писательских пленумов Николай Тихонов, — у бойцов книга «Как закалялась сталь» сделалась «своего рода евангелием»… «Ее читают и перечитывают во всех ротах и батальонах…» Перечитывают — не затем, конечно, чтобы узнать, «что произошло дальше». Что дальше — и так знают наизусть. Перечитывают — потому что заключено в тексте то знакомое напряжение, которого жаждут, к которому заново подключаются, которым заряжаются. Мать Олега Кошевого пишет: книга Островского у ее сына всегда под рукой; она стоит так, чтобы ее в любой момент можно снять с полки… «если потребуется зарядка»… Нет! Художественную литекратуру так не читают.

Это — что-то другое.

Здесь, внизу, в читательской массе, и предопределяется с самого начала судьба книги. Профессиональное, официальное признание может прийти раньше или позже.

Решается — тут.

Сама диалектика изданий повести отражает драматичный путь утверждения Островского в литературе. Внешне — победное шествие: к середине 30-х — два миллиона, к середине 50-х — пять миллионов, к середине 60-х — десять миллионов экземпляров… и далее в той же прогрессии. Это победное шествие начинается в 1935 году, когда «Роман-газета» выпускает первый массовый, стопятидесятитысячный тираж «Как закалялась сталь» с очерком М. Кольцова в качестве предисловия. Тираж мгновенно расходится. А уж параллельно, на местах, в Ростове и Омске, в Казани и Иванове, в Уфе и Новосибирске, во всех концах местные издательства начинают своими силами самостийный выпуск книги. И каждый издатель правит текст заново: некоторые редакторы умудряются даже пробиться к Островскому и согласовать поправки (тут, кстати, и возникают многочисленные варианты и разночтения, которые впоследствии, при установлении посмертного канонического текста повести вызовут бурную дискуссию правопреемников автора).

Местные издатели выпускают книгу мизерными тиражами («на область»), на плохой бумаге, с опечатками, вызывающими хохот фельетонистов, — и все-таки есть свой смысл в этой самодеятельности: в течение года страна наводняется скоростными выпусками, спешно утолящими жажду, и лишь в 1936 году, когда авторитетные центральные издательства дают еще несколько мощных тиражей, этот местный поток начинает уменьшаться. К войне он совсем иссякает (только в республиках продолжают переводить «Как закалялась сталь»: на осетинский, бурятский, эстонский).