Еремей Парнов - Фантастика в век НТР

Художник оказался сильнее мыслителя.

Будущее в романе Бестера, несмотря на трансгалактический размах, является социальной копией современной Америки. Поэтому никакая телепатия не способна оградить его от преступления, изначально присущего самой природе капитализма. И Бестер вольно или невольно показал это. Причем с мастерством большого писателя.

В этом лишний раз убеждает нас сопоставление фантастического мира Бестера с аналогичными решениями других американских фантастов.

Профессор Борнхауз в рассказе К. Воннегута "Доклад об эффекте Борнхауза" вынужден бежать из своего мира, как убегают нормальные люди из дома умалишенных. Он нес человечеству могущество, власть над материей, волшебную власть, о которой не могли и мечтать древние маги. Но общество увидело в его открытии лишь новый способ убийства. Ученый из рассказа Ф. Пола и С. Корнблата "Мир Мириона Флауэрса" изобрел аппарат для чтения мыслей. Но этот аппарат убивает каждого, кто рискнет им воспользоваться, ибо "человеку, одевшему такой шлем, пришлось бы плохо в любом мире. Но только в мире Мириона Флауэрса он мог погибнуть от всеобщей ненависти".

Вот и выходит, что в этом совокупном мире, созданном американскими фантастами, новые компоненты не просто не нужны, но и опасны. Так возникает чудовищное противоречие. Моравиа видит ад в изъятии элементов окружающей действительности. Воннегут, Пол и Корнблат показывают, как адские ситуации возникают из-за привнесения таких элементов. А Бестер и Гаррисон пытаются с помощью "телепатической новинки" обуздать ад, царящий в душе хищника-олигарха, и ад, бушующий ядовитым пламенем на непокорной планете.

С разных сторон разные писатели приходят к одному и тому же, что литература, и фантастика в том числе, Действительно является объективным отражением реальной действительности. Само по себе научное, или пусть пока только фантастическое, изобретение не несет на себе печати добра и зла. Все зависит от людей, в руки которых попадет этот дар богов или же «пташка» из шкатулки Пандоры, от совершенства их социальных институтов. Здесь обнаженно проявляется стихийная диалектика, тесное единство противоположных начал.

На городе за периметром — так называется комплекс его защитных сооружений, — непокорной планеты Пирр, как и на реальном городе американского Юга, в котором живет Мирион Флауэрс, стоит клеймо ненависти. Ненависть порождена страхом, хотя пирряне — эти космические спартанцы с манерами техасских ковбоев — вроде бы ничего не боятся и в любой момент готовы умереть. Медленно, шаг за шагом, Гаррисон развенчивает своих спартанцев. Новоявленный аргонавт с символической кличкой Язон, пережив не очень убедительную трансмутацию, из профессионального игрока превращается в миссионера разума и доброй воли, слой за слоем снимает с города за периметром дешевую романтическую позолоту. Язон выглядит нищим, хотя и остается при нем вездесущий револьвер, ставший неотъемлемым продолжением руки. Но разве в Техасе — городе ненависти, где был убит президент Кеннеди, нет обычая таскать пистолет в заднем кармане? Но разве в Претории или Иоганнесбурге девочек не обучают стрельбе по мишеням, поразительно напоминающим черный курчавый профиль? Это горькие плоды ненависти, взращенной на почве нетерпимости, удобренной страхом, обильно политой кровью.

В условном, фантастическом мире Гаррисона Пирр — далекая, затерянная колония, скорее исключение, чем правило среди бесчисленных, заселенных людьми планет. Но нарочитая ненависть Язона и заранее заданная «твердокаменность» Керка, Меты и других пиррян вскоре не оставляют у нас места для сомнений по поводу истинного адреса политической сатиры Гаррисона. В ней есть явные художественные просчеты, надуманная полярность «корчевщиков» и «жестянщиков», противоречивость фантастических посылок, пародийная случайность некоторых эпизодических случаев — вроде взрыва атомного заряда в пещере. И тем не менее повесть "Неукротимая планета" воспринимается именно как политическая сатира с конкретным социальным адресом. Пирряне Гаррисона нетерпимы, лишены чувства юмора, им чуждо не только сомнение, но и простая человеческая жалость. По сути, это киборги, снабженные безотказным оружием, но малость обделенные серым веществом. И чтобы поставить последнюю точку над «i», автор возлагает на них прямую ответственность за гибель среды обитания. Но война. объявленная природе, не может быть выиграна. Мы знаем, что травы и птицы, рыбы и дожди возвращают назад бездумно выпущенные пестициды, ртуть, кадмий и серу. В человеческие легкие, кровь, кости. Не случайно именно ведущие страны капиталистического мира первыми ощутили на себе катастрофические последствия хищнической эксплуатации природных богатств. Не случайно именно в США забили тревогу. Позиция Гаррисона поэтому вполне понятна. Он взывает к разуму, гармонии, миру. Его пирряне как будто бы начинают прозревать, но это прозрение на краю пропасти, где каждый неверный шаг грозит катастрофой.