Иосиф Вихнин - Люди с чистой совестью

Чем это объясняет главный бухгалтер Иванова?

— Такая у нашего директора политика.

Вот именно: политика. Ещё Гельвеций повторял своим студентам формулу: искусство политики — это умение делать так, чтобы каждому в государстве было выгодно быть добродетельным.

Разговаривая утром с директором Штейниковым, я увидел на его рабочем столе тетрадь. Она лежала рядом с производственными сводками, стало быть, он уже заглядывал с утра в эти записи. Оказалось, в этой тетради собраны сведения о нарушителях трудовой дисциплины. Один из них как раз запил в очередной раз и три дня не выходил на работу. И директор его только что уволил за прогулы. Начальник отдела кадров была уверена: очень скоро уволенный придёт и будет упрашивать, чтобы его приняли обратно. Верно, придёт, кивнул директор. Так вот пусть ему скажут, чтобы он пришёл через три месяца. Не раньше.

А почему не раньше? Директор даёт ему время серьёзно подумать и осознать свою вину перед коллективом? Это само собой. Но Штейников ещё прикинул, сколько времени понадобится этому сорокалетнему человеку на лечение у нарколога. Да, ситуация. Но если человек уже болен алкоголизмом, то зачем директору брать на себя лишние заботы?

Штейников снова нахмурился. Он об этом много думал. Даже направил двух молодых ребят в город на курсы профессиональной подготовки. То есть он заранее стал готовить прогульщику замену? И тем не менее не спешит распрощаться с ним окончательно? Да, не спешит. Куда, прикажете, девать этого выпивоху? У него, между прочим, двое детей школьного возраста. Матери их в одиночку не поднять…

В общем, я понял, что Штейников не может не брать на себя чужие заботы. Его, как и братьев Ипатовых, тоже совесть неволит. И напрасно один из акционеров недавно уговаривал его сократить в леспромхозе численность работников — этого, мол, требует экономика.

Рискну представить, насколько скептически воспринял Штейников такую трактовку экономики. Он не любит, когда путают экономику с бизнесом. Экономика предполагает сплошной приоритет общественных интересов. В то время как в бизнесе впереди всего — частные интересы, сгусток эгоизма. А эгоизм, как говаривал Лев Толстой, — это ненависть к другим людям. Пока желаешь счастья себе, другие люди мешают этому, и с эгоистической точки зрения глупо думать не о собственной выгоде, а о чужом благе.

Знаю я, как фирма по торговле спиртными напитками купила, что называется, на корню, леспромхоз в Коми округе. Первым делом начали увольнять людей и продавать активы. И остались от леспромхоза рожки да ножки. Барыши получили хорошие, стало быть, с бизнесом полный порядок, а экономики — никакой.

А вот когда Кыновской леспромхоз не раз превращался в советское время в поле крупномасштабного эксперимента — это напрямую касалось экономики. В числе первых в «Пермлеспроме» они получили сразу девять валочно-пакетирующих машин и успешно обкатали их, ярко высветив экономические преимущества агрегатной техники и крупных механизированных бригад. Первыми они перешли на глубокую переработку древесины, начав выпуск мебели, столярных изделий, а затем и конструкций домостроения. Они первыми вошли в расчетную лесосеку и отработали схему постоянного лесопользования. Не случайно их наработки так восхитили участников того заседания лесопромышленников Прикамья. Один из них даже стал горячо доказывать, что в Кыну создали не что иное, как самодостаточное производство. Думаю, он не понял сути. Речь вовсе не о самодостаточности. В Кыновском леспромхозе создали модель эффективной системы лесопользования. И наглядно показали, каким образом надо улучшать и совершенствовать работу лесопромышленного комплекса Прикамья.

Они потому и надеялись, что пермские идеологи новых реформ воспользуются этим опытом, будут его настойчиво развивать и тиражировать. Если бы это произошло, регион легко бы пережил нынешний кризис. А что вышло на деле? Великие экономисты и великие реформаторы умудрились разорвать на части единый живой организм уникального лесопромышленного комплекса. В итоге поумирали сначала леспромхозы, а затем и перерабатывающие комбинаты. Вот и приходится нынче отправлять пиломатериалы из Кына в далёкую Астрахань, а фанерный кряж — в Ханты-Мансийский округ. Что разорительно при нынешних диких тарифах на перевозки. А березовую тонкомерную древесину теперь и вовсе девать некуда. Пробовали экспортировать березовые балансы в Финляндию. Но финнам надоели бесконечные выверты российского правительства с таможенными пошлинами, и они недавно предпочли других поставщиков.