Лев Троцкий - Историческое подготовление Октября. Часть II - От Октября до Бреста

Перемирие создало перерыв в войне, гул орудий смолк, и все трепетно ждут, каким голосом Советская власть будет разговаривать с Гогенцоллернскими и Габсбургскими империалистами. И вы должны нас поддержать в том, чтобы мы говорили с ними, как с врагами свободы, ее душителями, и чтобы ни один атом этой свободы не был принесен в жертву империализму. Только тогда дойдет до глубин сознания народов Германии и Австрии истинный смысл наших стремлений, наших целей. Если эта третья сила – голос рабочего класса Германии – не проснется и не окажет того могучего влияния, которое должно сыграть решающую роль, – мир будет невозможен. Но я считаю, что Рубикон перейден, что возврата к прошлому нет, и в нас крепнет уверенность, что переговоры о мире станут могучим орудием в руках народов в борьбе за мир. Но если бы мы ошиблись, если бы мертвое молчание продолжало сохраняться в Европе, если бы это молчание дало Вильгельму возможность наступать и диктовать условия, оскорбительные для революционного достоинства нашей страны, то я не знаю, смогли ли бы мы, при расстроенном хозяйстве и общей разрухе, явившейся следствием войны и внутренних потрясений, смогли ли бы мы воевать. Я думаю: да, мы смогли бы! (Бурные аплодисменты.) За нашу жизнь, за революционную честь мы боролись бы до последней капли крови. (Новый взрыв аплодисментов.) Усталые, старшие возрасты, ушли бы. Но мы сказали бы, что наша честь в опасности, кликнули бы клич и создали бы мощную, сильную революционным энтузиазмом армию из солдат и красногвардейцев, которая боролась бы до последней возможности. Наша игра еще не сыграна. Ибо, товарищи, вы знаете, наши враги и «союзные» империалисты должны же понимать, что не для того мы свергали царя и буржуазию, чтобы стать на колени перед германским кайзером, чтобы склониться перед чужестранным милитаризмом и молить о мире. Если нам предложат условия, неприемлемые для нас и всех стран, противоречащие основам нашей революции, то мы эти условия представим Учредительному Собранию и скажем: решайте! Если Учредительное Собрание согласится с этими условиями, то партия большевиков уйдет и скажет: ищите себе другую партию, которая будет подписывать эти условия, мы же – партия большевиков и, надеюсь, левые эсеры – призовем всех к священной войне против милитаристов всех стран. (Шумные и продолжительные аплодисменты.) Если же мы, в силу хозяйственной разрухи, воевать не сможем, если мы вынуждены будем отказаться от борьбы за свои идеалы, то мы своим зарубежным товарищам скажем, что пролетарская борьба не окончена, она только отложена, подобно тому, как в 1905 году мы, задавленные царем, не закончили борьбы с царизмом, а лишь отложили ее. Вот почему мы без пессимизма и без черных мыслей вступили в переговоры о мире. И сколько бы буржуазная печать ни неистовствовала и ни твердила, что мы нашими переговорами вредим интересам демократии, мы не остановимся на нашем пути, ибо все то, что нам приписывают, – ложь и клевета.

Нас называют предателями народов Англии и Франции, ибо мы якобы повинны в том, что на союзников обрушиваются новые силы, перебрасываемые с Восточного фронта. Но вы знаете, что русская делегация решительно настаивала на том, чтобы немецкий генеральный штаб не перебрасывал солдат с русского фронта на Западный. Генерал Гофман горячо возражал; он употреблял все усилия для того, чтобы отклонить этот пункт, но мы в этом не уступили, и переброска войск теперь не осуществляется.

Т. Троцкий показывает две карты Западного фронта за сентябрь и октябрь, из которых видно, что в течение этих двух месяцев имела место переброска больших сил с нашего фронта на Западный. Но в эти месяцы, – говорит оратор, – у власти были не мы, и переговоры о мире тогда не велись…

Мы, – продолжает оратор, – не уступили даже и в том пункте, в котором немцы выдвигали требование о прекращении пропаганды в среде немецких войск. Мы ответили, что мы приехали в Брест переговариваться с немецкими генералами о прекращении боевых действий, но об остальном, в частности о революционной пропаганде, переговоры мы будем вести не с ними. Наши настоящие переговоры мы ведем с немецкими крестьянами и пролетариями, одетыми в солдатские шинели; там, среди них, развертывается наша настоящая, народная, солдатская, окопная дипломатия. (Шумные аплодисменты.)

Далее т. Троцкий переходит к характеристике того отношения, которое проявляют буржуазно-империалистические круги всех стран, пользующиеся лакейской печатью для создания атмосферы ненависти и злобы к русской революции и к деятельности Советского правительства, будящего трудящиеся массы всего мира к борьбе за свержение капитализма и империализма.