Так что преподавание, исследования и статьи на русском надо всячески поддерживать. И один из ключевых факторов – создание авторитетных российских научных журналов международного уровня, с участием ведущих иностранных ученых, как в редколлегии, так и в качестве авторов. Скорее всего, с развитием многополярного мира станет больше и языков науки, и наша задача – чтобы русский сделался одним из них.
Всего несколько веков назад в хрестоматийных заметках М. Ломоносова выделялись различные достоинства французского, немецкого, испанского, итальянского, греческого и латинского языков. Английский не упоминался вообще. Ситуация поменялась по историческим меркам весьма стремительно – и в основном лет за пятьдесят в ХХ веке, с появлением США как мирового гегемона. Теоретически можно рассуждать, что такое положение дел является отражением давней тенденции. Ведь, как известно, во время зарождения университетов в Европе и на протяжении веков последующей университетской традиции латынь была языком учености от Испании до Польши и от Южной Италии до Ирландии.
Именно это обеспечивало универсальность данной традиции, послужив подножием ученого интернационала. Времена поменялись. Всеобщим языком учености стал английский. Казалось бы, ну и что тут можно увидеть плохого? Но оказывается, что язык становится важным дополнительным фактором устройства однополярного мира.
Со Средних веков возник такой феномен, как литературные национальные языки. Расцвету национальных языков, сумевших потеснить латынь из сфер, где прежде она господствовала безраздельно, способствовало в том числе и то, что на этих языках стало возможным выражать богатые и тонкие смыслы, включая смыслы ученые. Конечно, первичной при становлении литературного языка является государственная надобность; как давно замечено, литературный язык – это «диалект с армией и флотом». То есть лучшая защита для развития языка – национальное государство. Довольно быстро, а порой синхронно вместе с армией появлялись национальная словесность и национальная наука с высшей школой.
Человеческий язык древнее и письменности и литературного слога – и при этом как-то обслуживал коммуникативные потребности, да и сейчас в глухом ауле, селении или стойбище вполне обслуживает. Но литературный язык обладает бóльшим богатством, позволяющим обсуждать больший круг смыслов, нежели то возможно на варварских наречиях. В уповании – вполне сбывшемся – на эту достойную будущность и было сказано: «И для того нет сумнения, чтобы российское слово не могло приведено быть в такое совершенство, каковому в других удивляемся» [107].
Когда язык учености и высшей школы один-единственный и при этом чужой, постепенно оскудевает за ненадобностью богатство языка родного – и он начинает деградировать до состояния наречия; а ученые беседы ведутся на дивной смеси английского с нижегородским. Понижение же статуса национального языка стимулирует к ведению ученых бесед на чужой латыни, что дополнительно ускоряет варваризацию своего языка.
Она в любом случае есть зло, в нашем же случае зло особое, ибо в XX веке, в силу известных печальных исторических обстоятельств, в русском языке был прерван процесс осмысления общественных реалий и выработки адекватного языка для их описания. Англицистический же словесный сор вызывает раздражение не только своей уродливостью – хотя и ею тоже. Он еще и подчеркивает нашу безъязыкость и зияние пустоты на месте совершенного российского слова.
Хватило бы и этого, чтобы усомниться в безусловной благостности языковой унификации, но ведь и почтенная аналогия с серебряной латынью Средневековья, место которой ныне занял английский, не совсем точна. Латынь являлась мертвым языком еще при зарождении европейской науки и не стала живее впоследствии. Но это значит, что ни один субъект политики не приобретал важного преимущества от того, что его природный язык был в то же время и общеобязательным, универсальным. Тем более – мощный политический субъект, власть которого и без дополнительного языкового преимущества, позволяющего производить смысловой диктат, весьма велика, а с этим преимуществом она еще и приумножается.
Довольно много сказано о роли доллара и его значении в американском доминировании. Что же говорить о такой картине, когда сеньораж денежный укрепляется сеньоражем языковым и смысловым. Тут поэтическое «И мы сохраним тебя, русская (французская, немецкая, итальянская, китайская etc.) речь, великое русское (французское etc.) слово» приобретает сугубо практический смысл. Без сохранения основ своей языковой независимости нельзя отстоять и суверенитет государственный [108].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу