Газета Завтра: Газета Завтра 269 (4 1999)

Получит ли спектакль соответствующую ему прессу и зрителя? Нет, не получит. Нет номенклатурных актеров. Режиссер не причислен к кругу “избранных”.

“Любовь как милитаризм”Петра Гладилина в театре О. Табакова. Постановщик спектакля Е. Каменькович в очередной раз завалил не такую уж плохую пьесу. Довольно невнятное по жанру действо строится на взаимоотношениях телевизора, в котором нам показывают “домашнее видео”, и игрой блестящих молодых актеров, которую, впрочем, тоже можно было бы записать на видео и смотреть дома, не ходя в театр. По двум телевизорам одновременно. После спектакля О. Табаков делал замечания актерам: “Надо же, чтобы был процесс, чтобы зритель чувствовал: что что-то происходит на его глазах! Хорошо, что спектакль короткий и публика не успевает соскучиться”. Но заклинаниями не поможешь, и консервы остаются консервами.

29 декабряв Доме ученых состоялась премьера и обсуждение документального фильма “Наш Художественный”, авторы — М. Розовский и А. Смелянский. Очередная попытка на чужом горбу въехать в рай, прикрыть свою собственную художественную несостоятельность вывеской “Московский Художественный театр” — провалилась! Слава Богу, еще живы зрители, которые видели “На дне” с участием Качалова и Москвина! Им есть с чем сравнивать сегодняшние спектакли.

“Зритель участвовал в действии!” — с пронзительной ностальгической нотой вспоминали ветераны старый МХТ. Вот вам и один из критериев театрального искусства! Наши зрители не слепые!

“Мистификация” в Ленкоме,очевидно, рассчитана на театральное меньшинство зрителей с извращенной театральной ориентацией, способных в течение двух с половиной часов “тащиться” от обычного монтажа декорации.

Именно “монтаж известных декораций художника Олега Шейниса” предлагает нам Марк Захаров, выступающий сам в качестве то ли визажиста, то ли имиджмейкера, то ли “автора инсталляций, перфомансов и этнографических минимализмов”, а то ли в качестве “режиссера”. Не разберешь. Мистификация, одним словом.

На десерт еще предлагается то ли “пьеса”, то ли “фантазия” Нины Садур “Брат Чичиков”. Пьесой назвать это сложно по причине отсутствия внятной истории и композиции, а переписать и позабыть величайшее произведение Н. В. Гоголя — фантазии много не нужно. Авторы представления просто-таки набиваются к Чичикову в братья. “Спонсоры спектакля: АО “МММ”, банк “Чара”, ИЧК “Властелина” — это они так шутят в программке. При этом имеются также и “действительные (живые) спонсоры спектакля”, которые вложили кругленькую сумму в “подбор, пошив, подгонку и перелицовку костюмов и декораций” из мертвых уже спектаклей: “Жестокие игры”, “Юнона и Авось”, “Безумный день, или Женитьба Фигаро”, “Чайка”. Кроме того, театр выражает “отдельную, особую благодарность” третьей группе спонсоров, то ли мертвым, то ли живым — “правительству Москвы, префектуре центрального округа, администрации президента, Центробанку и Государственной думе”. Прибавьте теперь сюда тоже немаленькие суммы живых денег, которые зритель должен заплатить за несусветно дорогие билеты. “Ну да ведь дан же человеку на что-нибудь ум”, — воскликнул Чичиков, когда в голове его “составился сей странный сюжет”. Очевидно, в благодарность за коммерческую идею авторы “Мистификации” решили пофантазировать на тему, как бы улучшить и поправить текст “Мертвых душ”. Переписали сюжет, реплики персонажей и сами характеры. Сюжет “усилили” текстами “Панночки” и “Записок сумасшедшего”. Получился “тройной одеколон”. Мертвые души — отнюдь не в ревизорских сказках, а просто в виде трупов валяются там и сям в доме Собакевича, у Плюшкина воруют ликер с козявками, плавают в пруду у педераста Манилова, который с мужеподобной супругой пытается затащить Чичикова в постель. Актер Дмитрий Певцов пытается играть удивление всей этой садомии, что выглядит неубедительно, так как сам он — известный “зверь”, трахается с ведьмой и заводит с ней мертвого ребенка. Одетый в архитипическое гангстерское черное пальто и шляпу, “братан” Чичиков круче самого Ноздрева — одетого в лермонтовского испившегося “лишнего человека”, отчасти даже интеллигентски рефлектирующего, но почему-то солдатским юмором.

Единственное живое место в представлении — вывод на сцену большой красивой собаки Ноздрева. Зритель, который до этого умирал от скуки, вдруг оживает и бурно начинает аплодировать собачьему лаю. Как мало все-таки нужно нашему зрителю! Как благодарен он, когда видит хоть что-то живое и красивое! А вместо этого ему подсовывают мертвую полуголую ведьму, лижущую верхнюю заднюю часть ноги рабочего сцены, осуществляющего при этом как ни в чем не бывало пресловутый монтаж декораций.